Старуха кружила где-то у меня за спиной, нанося точечные удары. Острие то рассекало платье, то касалось кожи, оставляя царапины и ранки, но я уже слышала, что долго так продолжаться не будет: разъяренная мать дышала все тяжелее, срываясь в хрипы и плач.
Не то чтобы я не могла ее понять, но явно не настолько прониклась сочувствием, чтобы позволить себя убить!
Увы, подвластен мне оставался только разум. Тело вздрагивало от ударов, боль стреляла из спины в грудь, но пошевелиться я по-прежнему не могла. Оставалось разве что сконцентрироваться на том, что было в моих силах.
Я зажмурилась и попыталась сосредоточиться на монисте. В конце концов, я ведь как-то чувствовала браслеты, даже когда их на мне не было, — должна же быть связь!
Сначала ничего не выходило. Боль не позволяла сконцентрироваться, я дергалась от ударов, пока не начала беззвучно плакать от бессилия и страха, — и тогда-то вдруг ощутила знакомую тяжесть.
Холодное золото на щиколотках, закрывающее почти треть голени, словно часть боевого доспеха; на запястьях — от основания кисти до середины предплечья, и грубоватое кольцо на всю фалангу среднего пальца, соединенное с браслетами двумя массивными цепочками. Сейчас варварские драгоценности ощущались совсем по-другому — словно исчезло что-то темное, потустороннее и недоброе, выглядывавшее из каждой грани и отсвета.
…монисто тоже было тяжелым. Оно давило на шею и грудь, царапало кожу грубо обработанными стыками и постоянно норовило съехать набок — я помнила, как трудно было позировать, сохраняя хоть какое-то достоинство; а еще золотые звенья никак не согревались, хотя казалось, что они постоянно тянули тепло. Не потому ли, что сила мониста на самом деле тоже принадлежала вовсе не колдуну и не жрице — а сотням жертв, погибших в кровавых ритуалах и так и не получивших вожделенного покоя?
Что ж, если так, то я, пожалуй, жалела, что Чаннаронг оказался таким заботливым сыном. Следовало отрезать духов и от мониста тоже — это было бы самым справедливым и честным, что еще можно для них сделать.
Стоило подумать об этом, как в ладонь вдруг сама собой ткнулась иллюзорная, но от этого не менее тяжелая рукоять. Я машинально сжала пальцы — и тут же остановилась.
Призраки в гневе разорвут старуху так же, как разорвали ее сына. А она была нужна живой — она и ее связи с остальными заговорщиками.
Поэтому я взмахнула кинжалом не над монистом — а над своей головой, обрезая нити чужого колдовства, превратившие меня в безвольную марионетку. Старуха испустила какой-то совсем нечеловеческий вопль и бросилась на меня с жутковатым мясницким ножом, уже залитым моей кровью, и я едва успела отскочить в сторону — но тут же едва не угодила в лапы какому-то аборигену, поспешившего на помощь внучке жрицы. Ему я без лишних сантиментов зарядила в челюсть, но это меня не спасло. Услышав крик миссис Чаннаронг, к площади перед костром стали стягиваться люди.
- Она моя! — яростно заорала старуха, потрясая ножом.
Вид у нее был точно как в религиозном экстазе. Безумный взгляд, всклокоченные седые волосы, пятна крови на дорогом наряде и бесценном древнем монисте; не хватало разве что варварских барабанных ритмов да ритуального вина.
Впрочем, от последнего я бы точно не отказалась.
К площади вышел десяток человек. Женщин и детей среди них не было, а мужчины застыли в нерешительности, пока негласная хозяйка коммуны ярилась, неспособная поймать слишком шуструю добычу.
Пока — слишком шуструю. Надолго ли меня хватит с израненной спиной, после всех этих бессонных ночей? И надолго ли хватит миссис Чаннаронг?
Хотя ее смерть едва ли означала бы мое спасение. Как бы не вышло наоборот: старуха, по крайней мере, еще была настроена на долгую игру в кровавую месть. Остальные обитатели коммуны — едва ли.
Они не понимали, как мне удалось избавиться от чужого колдовства, на которое все так привыкли полагаться, и это пугало их еще больше, чем все ритуалы и темные истории из довоенного Ньямаранга, вместе взятые. И разговаривать с ними было так же бесполезно, как с убитой горем матерью: та не помнила себя от гнева, а они — от потустороннего ужаса.
Я могла продержаться еще немного, уворачиваясь от ударов и убегая от атак. Но потом…
В подступающей толпе мелькнуло знакомое лицо, и я запнулась от неожиданности. Старуха тут же воспользовалась моментом, чтобы нанести еще один удар — я едва успела повернуться боком, чтобы нож чиркнул по плечу, а не угодил в живот, и бросилась в сторону, потеряв Туантонга Раклона из виду. Вместо него на глаза мне попался помощник конюха из Кроуфорд-холла — кажется, даже не переодевшийся после работы, — и эта заминка стоила мне распоротого подола.
Если старуха рассчитывала морально уничтожить меня безнадежно испорченным платьем, то здорово просчиталась. Распоротая юбка только добавила мне прыти, но задуматься о том, что вообще забыл на складе управляющий Кроуфорд-холла — да еще в компании помощника конюха! — на ходу я все равно не успевала. Весь мир сжался до пятна щербатого бетона под ногами и шумного, нездорово тяжелого дыхания за спиной, — ровно до тех пор, пока я сама не запыхалась и бездарно споткнулась на ровном месте, упав и раскроив себе колено.
Я поднялась на четвереньки, уже понимая, что не успеваю, не успею, — и все равно не в силах остановиться. Колени ныли — и целое, и раскроенное; нестерпимо болели отбитые при падении ладони и израненная спина, тяжесть варварских украшений — ненастоящая, но от этого не менее ощутимая — тянула вниз, к выщербленному, серому бетону, уже покрывшемуся мелкими темными капельками крови. Но сдаться? Принять, что это и есть моя судьба?
Ну уж нет.
Я по-звериному рванулась вперед, так и не поднявшись на ноги. Снова запнулась, едва не перекувырнувшись через собственную голову, — и застыла, когда позади раздался тяжелый удар, приглушенный звон и звук падающего тела.
Над площадью вдруг воцарилась такая напряженная тишина, что мое дыхание показалось оглушительно громким.
Туантонг Раклон стоял возле костра, сжимая в руке здоровенный сук. У его ног, безвольно запрокинув голову, лежала старуха в безумно дорогом наряде: против дрына древняя защитная магия спасовала безоговорочно, и собравшиеся вокруг ньямарангцы, кажется, еще сами не могли в это поверить.
- Склад окружен полицейскими, — негромко, но очень четко произнес Туантонг и выразительно перехватил дрын, пока никто не опомнился и не бросился мстить за поверженную предводительницу. Будто в подтверждение его слов, где-то взвыли сирены — вовсе не так близко, как хотелось бы, и управляющий стиснул зубы, готовясь к нападению.
Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула, понимая, что хватит одного смельчака, чтобы подмоги мы уже не дождались. Толпе достаточно малейшего толчка, чтобы растерзать нас на месте — а все свои возможности потянуть время Туантонг растратил в тот момент, когда ударил негласную хозяйку коммуны. Что бы им ни двигало, я должна была как-то выиграть несколько минут, чтобы полицейские успели добраться до склада.
