Джейден молча ссадил ее на траву и развернулся. Девочка провожала его тяжелым изучающим взглядом. В какое-то мгновение мне показалось, что черты ее лица словно поплыли, неуловимо меняясь, — но, когда она обернулась, все было по-прежнему.
— Прекрати дрожать, — велел фамилиар. — Он подчинится. Я его оцарапала, а заговоры на крови — самые надежные.
Я и так видела. Джейден уходил. Спокойно, размеренно, обычной своей походкой: чуть наклоняя корпус вперед и явно с головой окунувшись в собственные мысли — несомненно, гениальные и всецело посвященные какой-нибудь невероятной исторической личности.
Я обхватила себя руками, бессознательно глядя ему вслед.
Ладони действительно тряслись, мелко и противно.
Фамилиар сам открыл бутылку с вином и без лишних слов протянул мне, а я сделала несколько больших судорожных глотков и закашлялась, смаргивая выступившие слезы: вино оказалось гораздо крепче, чем можно было ожидать. Когда я отдышалась, Джейден уже скрылся из виду.
В голове, вопреки всякой логике, прояснилось. Фамилиар не сделал ничего неправильного или непоправимого: внушения хватит ровно на то, чтобы Джейден вернулся в Кроуфорд-парк, поговорил с хозяевами и спокойно выспался. Уже утром к нему придет миссис Ваен, которая про меня все еще помнит, а к полудню в особняк наверняка позвонит Линдсей с вопросом, куда же девать мой багаж. У Джейдена просто нет шансов забыть обо мне насовсем.
Другой вопрос, захочет ли он после этого снова иметь со мной дело. Но у него, по крайней мере, будет возможность иметь хоть какие-то дела — у мертвецов-то обычно с этим не складывается.
А потому прежде чем переживать о несостоявшемся романе и оборвавшейся карьере, определенно следовало разобраться с неизвестным колдуном, пока он не добрался до тех, кто мне дорог.
Я уселась на траву, посадила девочку к себе на колени и прикрыла глаза, воскрешая в памяти единожды увиденный образ.
Не слишком высокая, гармонично сложенная фигура, по-юношески гибкая и пластичная. Платиново-светлые, почти серебристые волосы. Типичный для Вайтона овал лица, чуть более пухлые, чем положено канонами красоты, губы. Длинные-длинные густые ресницы, такие светлые, что на снимке гораздо четче видна тень от них, чем они сами…
И тот особый постав головы, который говорит о том, что человек не привык кланяться ни перед кем, — но на наш с кошкой зов покойный король отозвался сразу и смиренно уселся на траву напротив меня. В его груди и вправду зияла дыра, как мне и запомнилось, но отчего-то не на уровне легких, а у самой шеи, словно сгубил его вовсе не кровавый кашель, и от этого мне отчего-то стало особенно жутко.
- Ваше Величество, — мрачно выдохнула я и сжала пальцами переносицу, — мне нужно найти вашего сына.
Он оскалился, как, наверное, никогда не позволил бы себе при жизни, и беззвучно расхохотался. Сквозь него просвечивали пышные кусты с плотными кожистыми листьями, и в прореху в груди с любопытством заглядывал темно-бордовый ночной цветок с крупными черно-желтыми тычинками — будто из смертельной раны никто не потрудился убрать осколки зачарованной пули.
- Понимаю, при жизни вы не особенно интересовались его судьбой, — кивнула я и осеклась: мертвый король уставился на меня с таким недоумением, что его немота уже не показалась препятствием. — Что, интересовались?..
Призрак криво усмехнулся и запустил полупрозрачные пальцы в дыру в груди, словно хотел стянуть ее края. Попытался что-то сказать, но весь его успех ограничился только неожиданно холодным ветерком, зашелестевшим листьями в зарослях, — и я предпочла снова перехватить инициативу в разговоре:
- Его хотят использовать, чтобы добиться отделения Ньямаранга от Вайтонской Империи. Едва ли он согласится пойти на что-то подобное добровольно, особенно после того, как кто-то убил его девушку.
Мертвый король все скреб и скреб сквозную дыру в своей груди, и в какой-то момент мне показалось, что в ней промелькнул чей-то вытянутый череп, выбеленный временем и солнцем. Я сощурилась, всматриваясь, но в темноте снова виднелся только темно-бордовый цветок.
- Сирил спрятался где-то, как только понял, что из него хотят сделать знамя гражданской войны, — настойчиво продолжила я. — Но завтра его найдут. Я должна опередить заговорщиков.
Его Величество замер и широко ухмыльнулся. Блеснули в лунном свете зубы — слишком острые, чтобы принадлежать человеку.
- Проводите меня, — попросила я. — Сирил — ваша плоть и кровь, единственный сын. Вы ведь должны чувствовать, где он, Ваше Величество. Или я не права?..
Вместо ответа призрак запрокинул голову, давясь беззвучным хохотом. Дыра в его груди будто бы вытянулась, заползая на горло, и в ней снова проступили контуры крокодильего черепа.
Только на этот раз в пустых глазницах зажглись холодные синие огоньки, и пропадать он определенно не собирался. Напротив, рванулся вперед и будто бы потянул за собой призрака, словно это череп был настоящей головой короля.
Я шарахнулась, но было поздно. Призрак мерзко оскалился и рывком вплыл в хрупкое детское тельце у меня на коленях. Фамилиар зажмурился, испуганно взвизгнув, — и снова открыл глаза.
Они горели тем же холодным синим светом, что и огоньки в пустых глазницах крокодильего черепа.
— Мой сын?! — прошипела девочка не своим голосом — слишком низким и хриплым для ребенка, слишком мягким и манерным для молодого мужчины. Я невольно поморщилась: каждое произнесенное слово отдавалось в голове странным шепчущим эхом, которое будто застревало в ушах и никак не желало смолкать. — Почему я должен доверить безопасность моего сына тебе, плоть от плоти моей убийцы?
Придворный этикет одинаково не одобрял и сморщенные гримасы, и вытянувшееся от удивления лицо, но тут я с собой ничего поделать не могла.
- Убийцы?
Фамилиар замер, запрокинув голову, и криво ухмыльнулся.
- А ты ведь и правда не знала, — хохотнул он, и синие огоньки в его глазах мигнули коротко и злорадно. — Она даже тебе ничего не сказала. Ни про магатамы, ни про моего сына, вот тварь!
Я так растерялась, что не нашлась, что на это сказать. Любой, кто знал мою маму достаточно близко, чтобы попасть к ней на застолье (а для этого, в общем-то, никаких особых усилий не требовалось — в отличие от попытки покинуть столовую не в шарообразном от переедания состоянии), сейчас бы животики надорвал. Мама была из той категории женщин, которые способны одним своим присутствием поднять настроение и сделать дом уютнее, а к старости превращаются в неоспоримых матриархов клана, неизменно собирающих всю родню на праздники под своей крышей. Впрочем, с последним мама справлялась и сейчас, умудряясь даже выдергивать с гастролей тетю Ламаи… в общем, в том, что мама знала пару-тройку государственных тайн и самых темных секретов, включая историю происхождения Сирила, я не сомневалась ни секунды. На то она и ведьма, в конце концов.
Магатамы, амулеты-судьи, тоже были вполне в ее стиле. Одарить кого-нибудь оберегом, который сам беспристрастно решает, достоин ли человек того, чтобы приносить ему удачу, или же заслуживает, чтобы капризная леди Случай повернулась к нему спиной, — это однозначно поступок ведьмы. Даже папа носил магатаму из темного непрозрачного янтаря; рыбаки из Трангтао называли такой сорт камня «бастардным», и его это почему-то смешило. Я не сомневалась, что амулет сделала мама, — пожалуй, только ей было под силу уговорить удачу и случай прийти на помощь.
