Уйти, не выяснив, почему та женщина вдруг решила, что Сирил вернется в заброшенную хижину в Трангтао, да еще на метле, я не могла. Хоть и затруднялась сказать, что мной двигало — обострившееся чутье или отменный коньяк.
Не мог же Сирил еще тогда, перед отъездом в Лонгтаун, во всех деталях продумать план по мирному перевороту в Ньямаранге и включить в него незнакомую мне женщину из глухой деревни ювелиров! Он ведь не знал, что встретит Нарит и потеряет голову, а следом за ней — и сердце.
Вот сама пророчица, возможно, знала. Но, опять же, едва ли успела сообщить подробности аборигенам из Трангтао. Да и зачем бы? По большому счету, сейчас мы все сообща делали ровно то, чего она добивалась при жизни: пытались изменить судьбы всех бедняков Ньямаранга, не проливая лишней крови и не устраивая очередную смуту. Ей не нужно было вносить корректировки в наши действия, особенно — вот так, полагаясь на нетрезвое ведьмино любопытство.
Я недовольно побарабанила пальцами по оконным ставням. В щель между ними виднелась метла, упавшая в песок, и кусочек пальмового ствола, изогнутого упрямым морским бризом.
Я могла бы улететь прямо сейчас, но только выругалась и полезла по приставной лесенке на чердак.
Он встретил меня жаркой духотой и тяжелой влажной пылью, сбивающейся в комки под ногами. Здесь хранилось не так уж много вещей: несколько горшков разной степени щербатости, посеревшая от сырости прялка, остов детской кроватки и — о, как же мало женщине нужно для счастья порой! — сундук с покосившейся крышкой, из-под которой интригующе выглядывала желтовато-белая ткань домашнего платья. Приличный вид оно потеряло еще до моего приезда в Трангтао, а возни с бочками и тайниками вовсе не пережило, но сейчас меня меньше всего волновал оторванный рукав и золотисто-коричневое пятно на подоле. В конце концов, чистотой — и рукавами! — я и так похвастаться не могла, а в отрезанной от цивилизации деревушке едва ли регулярно проходили модные показы.
Зато в этом платье можно было выскользнуть из дома, ополоснуться в прибое и заглянуть в общинный дом. Мне там не обрадуются, но, мечтая поскорее отделаться, ответят на любые вопросы: лгать ведьмам местные суеверно не рисковали.
От платья пахло сыростью и лежалой тканью, и я брезгливо встряхнула его у слухового окна, прежде чем надеть, да так и осталась стоять — с не одернутым подолом и перекосившимся рядом мелких пуговичек на животе.
Слуховое окошко было затянуто мелкой сеткой, от постоянного морского приза порыжевшей и грозившейся в любой момент рассыпаться в труху; но через нее было прекрасно видно, что от деревушки к домику выдвинулась целая толпа. Детей и женщин в ней я не заметила.
А вот багры и топорики в руках у мужчин не заметить было крайне сложно.
Сдавленное ругательство застряло у меня в горле. Так и не одернув платье, я вцепилась в сумку, судорожно перебирая весь свой нехитрый арсенал. По всему выходило, что лучшее, что я могла сделать в данный момент, — это отсидеться в хижине, пока они не успокоятся. Высовываться за метлой было слишком опасно: что, если кто-нибудь догадался обойти домик, и вокруг него выстраивается оцепление? Я уже почти смирилась с мыслью о долгом бездействии, когда увидела, какая красавица замыкает шествие. Миниатюрная и тонкая, как тростинка, с золотисто-шоколадной кожей и длинными черными волосами, густыми и жесткими; ей удивительно шел традиционный ньямарангский наряд с узкой прямой юбкой из ярко-розового шелка и гирляндой желтых лелаваади на груди.
Увы, все впечатление безвозвратно портил факел в руке.
- Выходи, ведьма! — нервно потребовала красавица, и я узнала голос: это она решила, что в Трангтао вернулся Сирил. — Выходи, или я подожгу эту лачугу!
Что ж, я была вынуждена признать, что у дражайшего кузена губа не дура, но мое положение это ничуть не улучшило. Как, впрочем, и положение всей остальной деревеньки.
- М-да? — я рискнула выглянуть в слуховое окно. — Ветер в сторону домов, а дождя здесь явно не было достаточно давно, чтобы следом за моей «лачугой» полыхнула вся деревня.
Видимо, это им тоже приходило в голову, потому что вместо ответа в слуховое окно прилетел багор. Я шарахнулась, запнулась о перекрученный подол и грохнулась на пол, больно ударившись копчиком и ладонями, но от шока даже не ойкнув.
Шип пробил ржавую сетку, багор зацепился крюком и теперь висел на окне. От него мощно пахло сырой рыбой. Острие мягко поблескивало в чердачном полумраке, и на мгновение мне почудилось, что оно следит за мной… а потом раздался характерный треск, и кусок сетки вывалился наружу вместе с багром: рукоять предсказуемо перевесила.
На чердак с любопытством заглянул робкий солнечный луч. Я оторопело смотрела, как в нем вихрятся пылинки, а внизу тем временем разыгрывалась нешуточная драма.
- Ты с ума сошел?! А если она сейчас…
- Топором надо было, он бы сразу пробил и сетку, и…
- Сам бросай, раз такой умный!
Кажется, «умный» едва ли заслуживал столь громкий эпитет, потому что за фразой последовала короткая потасовка, которую прервал раздраженный женский голос:
- Прекратить!
Прозвучало так властно и решительно, что снаружи на долгие полминуты воцарилась блаженная тишина, нарушаемая разве что близким прибоем да шелестящим дыханием джунглей. Я заподозрила, что Сирил, как это с ним обычно бывало, исхитрился в рекордные сроки закрутить шашни с девицей из весьма влиятельной семьи — именитой мастерицей-ювелиром или, того хуже, дочерью старосты. Неспроста же ее так безоговорочно слушают?..
- Эй, ведьма! — повысила голос кузенова пассия. — Выходи, и никто не пострадает!
Копчик определенно считал, что без пострадавших уже не обошлось и дальше будет только хуже. Я была склонна с ним согласиться.
- У нас твоя метла! — настаивала красавица, разом потерявшая в моих глазах все свое очарование.
Я даже рискнула снова приблизиться к слуховому окошку, держась в тени остатков сетки. Внизу двое мужчин предусмотрительно скрутили третьего и даже вырвали у него багор, на котором я с некоторым трудом рассмотрела следы ржавчины и непроизвольно сощурилась на владельца. Тот немедленно сбледнул и перестал вырываться, а меня внезапно озарило: да они же боятся меня сильнее, чем я — их! Оттуда эта показная агрессия, оттуда крики и оружие — уж какое нашлось! — и угрозы, которые, осуществившись, нанесли бы им самим не меньший урон, чем мне.
И что-то я сомневалась, что всю эту перепуганную толпу сюда согнали по приказу красотки с факелом. Она трусила точно так же, как и крепкие мужчины с оружием в руках, и явно мечтала убраться подальше.
Но того, кто велел выкурить ведьму из дома, ньямарангцы боялись больше, чем ведьминых козней, и мне это решительно не нравилось.
- Не трогать метлу! — подражая приказному тону красавицы с факелом, рявкнула я.
Судя по тому, как все отскочили от домика, но никто так ничего и не выронил, прикоснуться к метле и без того не рискнули, но результат проверки меня вполне устроил. Все эти люди были здесь не по своей воле, и испытывать на прочность их нервы не стоило: от страха перед неизвестностью зачастую творят куда более разрушительные глупости, чем от злости, — а они были перепуганы до колик.
