Я застыла, занеся руку над ровным рядком пузырьков в органайзере, так и не предложив детективу выпивку, как собиралась изначально.
Пожалуй, наивно было надеяться, что он выяснил подноготную Сирила, но не поинтересовался моей.
- Вам вечно кажется, что, раз все идет так, как заведено, то больше ничего и не нужно — ни знать, ни делать, — так тяжко вздохнул Чаннаронг, словно всей душой болел за ведьм и их просвещение. — Не трудитесь искать свое дурное пойло. Этими потугами на колдовство можно пронять разве что какого-нибудь вайтонского деревенщину, который ничего сложнее фокусов на ярмарке не видел.
Я вытащила руку из сумки и задумчиво склонила голову к плечу.
- И чем же вы намерены пронять меня, мистер Чаннаронг? — поинтересовалась я. — Эта толпа за порогом ничем вам не поможет — они боятся меня не меньше, чем вас. А я моложе, крепче и гибче…
Он расхохотался — так искренне и внезапно, что я осеклась на середине фразы.
- Ведьмы! — простонал сквозь смех детектив. — Как решат, что метод правильный, так на другие и не смотрят!
Я оскорбленно вскинула голову, но тут Чаннаронг вытащил из потайной кобуры столь весомый аргумент, что пришлось невольно признать его правоту.
- Колдовство и амулеты — это, конечно, хорошо, — с кривоватой улыбкой признал детектив и взвел курок, — но кое с чем им не тягаться. Руки вверх!
Я обреченно подумала, что где-то это уже видела. И покорно подняла безоружные ладони.
Общинный дом оказался полон сюрпризов. Сразу за огромной общей комнатой, где все жители деревни обычно собирались по праздникам, обнаружилась маленькая темная каморка без окон, зато с какой-то подозрительной лавкой неприятно алтарного вида. К ней-то меня и примотали в четыре руки — достопамятная красотка и чрезмерно удачливый метатель багров. Сам Чаннаронг предпочел наблюдать с безопасного расстояния, не опуская оружия. Единственное, что он соизволил сделать лично, так это всунуть мне кляп из какой-то цветастой тряпки, кошмарно пахнущей рыбой, — и то потому, что недобровольные помощники перетрусили.
Если детектив рассчитывал, что я начну биться в истерике, умолять отпустить меня и обещать все блага мира в обмен на свободу, то знатно просчитался. Не то чтобы мне не хотелось, но реакция организма на стресс после нескольких ночей без сна была однозначной. Стоило низенькой двери захлопнуться за спинами негостеприимных хозяев, как я подергала руками, привязанными к ножкам «алтаря», убедилась в безнадежности своего положения… и попросту отрубилась.
А проснулась от тишины.
Главной особенностью ньямарангской архитектуры были смехотворно тонкие стены и щели в перегородках. В тростниковых хижинах свободно гулял ветер — и звуки, которые он приносил: разговоры с улицы, музыка от общего костра, чей-нибудь храп, тяжелое дыхание танцоров, топот ног и взрывы смеха. Тишины не было никогда и быть не могло, но сейчас я слышала только близкий прибой — и тот приглушенно, слабо: коралловый риф не подпускал к деревушке ни высокие волны, ни глубинные течения.
На мое невнятное мычание сквозь кляп никто не откликнулся, и вот тогда мне стало по-настоящему страшно.
Темнота не позволяла определить, сколько времени прошло, но в общинном доме все еще тяжело пахло благовониями и поджаренным на костре мясом, значит, на дворе все еще темнейший из дней. Но куда все подевались?
От страха меня затошнило, и пить захотелось еще сильнее. Я попыталась сжать зубами язык, чтобы вызвать хотя бы приток слюны, но из-за кляпа толком ничего не вышло. Зато от движения очнулись руки, уже несколько часов привязанные над головой, и плечи отозвались такой чудовищной болью, что у меня слезы навернулись.
Блестяще, Марион. Что дальше?
Привязывали меня на совесть: туго, не жалея крепкой веревки. Стоило пошевелить запястьями — и она, казалось, затянулась еще туже, оставив на коже болезненно-жгучие следы, но на мой сдавленный стон никто не отозвался так же, как и на первый зов. Лишенная возможности осмотреться, я вся обратилась в слух, но ничего утешительного не услышала. Только шумели волны, да ветер заигрывал с листвой в джунглях, опасно подступающих к самой деревушке.
В голове зазвенело, и я зажмурилась до цветных кругов перед глазами.
Паника не поможет. Особенно если деревня действительно опустела за один день — на крики скорее зверье сбежится, и мне еще очень повезет, если оно окажется пуганым или недостаточно настойчивым, чтобы ломиться за добычей во внутренние помещения прокуренного дома. Я заставила себя замолчать и дышать ровно.
Давай, Марион, включай голову. Помощи ждать неоткуда.
Телефона в деревушке нет. Был один на медицинском посту, но его отключили, когда пост закрыли. Значит, Чаннаронг не мог получать информацию оперативно и действовал, исходя из того, что знал.
А знал он ровно то, что Сирил не явился в Трангтао, одержимый идеей о мести, а вместо него прилетела я — и попыталась изобразить святую невинность, но явно просчиталась. Чаннаронг мог оставить меня в заложниках, и рано или поздно дражайший кузен примчался бы выручать меня: отправлять подручных на разборки с колдуном он бы точно не стал. А у детектива появился бы шанс заграбастать Сирила, что бы он там для этого ни планировал сделать.
В пользу этой версии говорило то, что я все еще была жива. Против — то, что Чаннаронг тоже куда-то запропастился.
Ладно, кто-то должен был дать знать Сирилу, что у меня неприятности. Но не всей же деревней телефон искать пошли!
Я снова подергала за веревки. Они непреклонно впились в запястья и щиколотки, а я поняла, что не только хочу пить, но еще и в обратном процессе весьма заинтересована. Долгое отсутствие тюремщиков теперь вызывало не тревогу, а злую, отчаянную досаду: нашли момент устраивать тут фокусы с исчезновением!
Веревки многообещающе потрескивали, но держались крепко, а кожа под ними теперь горела, как обваренная. О жреческом кинжале я вспоминала даже с некоторой нежностью — вот бы мне его сейчас!
Я глухо и невнятно выругалась в кляп и дернулась всем телом. Лавка стояла, как вкопанная, словно была не выточена из цельного куска ствола, а отлита из камня. Уже посещавшие меня алтарные ассоциации заиграли новыми красками, и я, не выдержав, протяжно застонала и рванулась набок.
Лавка все-таки была деревянной и продемонстрировала свою гнусную натуру, внезапно поддавшись. На мгновение я застыла на самом краю, едва не плача из-за тянущего ощущения в плече и жуткого чувства потерянного равновесия за секунду до падения, — а потом все-таки грохнулась набок. Вместе с лавкой.
Каморкой, по всей видимости, не пользовались давно, и на полу скопилась пыль и вездесущий мелкий песок, от падения взвившийся в воздух. У меня засвербело в носу, и, едва я успела оклематься от боли в руках и ушибленном бедре и подумать, что все это не к добру, как расчихалась, едва не задохнувшись, но наконец-то смогла выплюнуть кляп.
