Первой девочки перерезали веревку на правом запястье, явно рассчитывая, что дальше я смогу справиться сама, но затекшее тело слушалось плохо. Лишенная поддержки рука безвольно ударилась об пол, и я беспомощно застонала от боли — не столько в отшибленной ладони, сколько в занывшем плече.
Фамилиары еще успели подсунуть кинжал мне под онемевшие пальцы и метнуться за алтарную лавку, а в следующее мгновение дверь каморки распахнулась во всю ширь, являя моему взору Виная Чаннаронга — уже почему-то без браслетов, зато с отчаянно чадящей масляной лампой, которая не столько разгоняла сгущающиеся сумерки, сколько плодила танцующие тени в углах.
Пальцы сами собой сомкнулись вокруг рукояти кинжала. Чаннаронг от неожиданности застыл, явно не зная, куда девать лампу: урони ее — и хижина полыхнет, отвлекись, чтобы поставить куда-нибудь, — так и вооруженная пленница времени даром терять не станет!
Я тоже замерла. Терять времени даром и правда не хотелось, но левая рука и обе ноги все еще были примотаны к лавке и уже напрочь потеряли чувствительность (что, впрочем, в случае левой руки только радовало), и всерьез угрожать чем-либо детективу я смогла бы только в том случае, если бы решила метнуть в него кинжал. Но метать свое единственное оружение из настолько неустойчивой позиции я не рискнула. Промахнусь — останусь безоружной, попаду — Чаннаронг выронит масляную лампу, и никто не сможет гарантировать, что я успею рассечь путы и удрать прежде, чем задохнусь в дыму — или еще что похуже.
- Как ты его взяла?! — неприятно резким голосом спросил Чаннаронг и потянулся свободной рукой за спину.
Я вспомнила про пистолет и стиснула зубы. Стоит ему выхватить оружие — и все мои призрачные преимущества перестанут что-либо значить.
Идея метнуть кинжал вдруг стала казаться невероятно, до идиотизма притягательной, и я едва так и не сделала, — но в этот момент на детектива все-таки рухнула огромная черная змея, тихо прокравшаяся вдоль потолочной балки.
Масляная лампа со звоном упала на пол. Детектив пошатнулся под весом змеи и все-таки пальнул куда-то в потолок. Вниз посыпалась соломенная труха, припорошившая осколки мутноватого стекла. В них уже отражалось рыжеватое пламя, бодро растянувшееся по всей масляной лужице, и в воздухе пряно запахло травяным дымом.
Счет пошел на секунды. Я судорожно принялась перепиливать веревку на левой руке, чтобы согнуться и освободить ноги. Детектив наконец отбросил идею пристрелить повисшую на нем змею и теперь пытался схватить ее за голову, избегая укуса: для человека яд мангровой бойги смертельной опасности не представлял, но ничего приятного не сулил в любом случае, — да и едва ли Чаннаронг успел педантично определить, к какому виду относилась свалившаяся на него тварь.
Кинжал сорвался с узла и больно оцарапал лодыжку. Я с остервенением ругнулась и наконец-то высвободила ноги, но встать смогла только со второй попытки, когда из-за алтарной лавки выскочила маленькая девочка и с недетской силой подперла меня под плечо.
Чаннаронг при виде нее на мгновение замер — и навел на фамилиара пистолет, позабыв о змее на плечах. Я дернулась всем телом, инстинктивно задвигая ребенка себе за спину… и впервые увидела призраков, не проводя никаких ритуалов, никого не вызвав и даже не применив пару зеркал.
Они вились вокруг Чаннаронга — сонмы полупрозрачных тел, истаивающих под прямым взглядом, но неизменно проявляющихся, стоило только чуть повернуть голову. Ньямарангцы, вайтонцы, дезервийцы, мужчины и женщины, седые старики и угловатые подростки — их было так много, что на мгновение за трепещущим нагромождением призрачных силуэтов я перестала видеть самого детектива.
Зато рассмотрела, что все привидения были словно привязаны к карманам брюк. И каким-то подспудным, необъяснимым чутьем поняла, куда же исчезли тяжелые золотые браслеты.
Змея приподнял голову и зашипела детективу прямо в ухо. Тот шарахнулся, ударившись плечом в дверной косяк и осоловело хлопнул глазами.
Кинжал в руке вдруг показался мне лёгким, как перышко. Я стиснула пальцы на рукояти — и высоко прыгнула через огонь, поджимая ноги, сама не до конца понимая, что делаю и зачем. Это было чем-то сродни тому трансу, в который я погружалась, когда позировала Джейдену в его студии в далёком Кроуфорд-холле. Все вдруг стало предельно простым и кристально ясным, словно кто-то вёл мою руку и нашептывал на ушко правильные решения.
И клинок вспорол призрачные нити привязей с обманчивой легкостью, — кажется, ещё до того, как я осознала, куда указывает острие кинжала.
Полупрозрачные тени на мгновение замерли, а потом вдруг разом рванулись прочь, — будто в сгущающемся дыму распустилась жутковатая белесая хризантема. Я нырнула прямо в неё, отсекая нити от второго браслета, и на меня благодарно сиганула мангровая змея.
Под её весом я пошатнулась куда сильнее Чаннаронга и вылетела в общую комнату, но тут же остановилась и беспомощности обернулась: бросить оглушенного человека в пылающем доме я не могла, что бы этот человек ни натворил. Вдобавок в каморке осталась кошка… но она-то выскользнет в ту же щель, через которую пробралась внутрь, а с Чаннаронгом-то что делать?!
Я обречённо ругнулась и, схватив детектива за рукав, потянула к выходу. Чаннаронг как-то подозрительно легко подчинился, судорожно хватая ртом воздух. Я проволокла его до погасшего кострища на песчаной площади перед общинным домом, выпустила — и снова обернулась, ругаясь сквозь зубы.
Здесь и правда не было дождя. Оставь все как есть — деревня исчезнет в считанные часы.
Я до крови прикусила щеку.
Здесь жили люди, способные привязать беззащитную женщину к алтарю, потому что им так велел сделать мужчина с правильной кровью в жилах. Зачем он водил их в джунгли в темнейший из дней, когда древние ньямарангцы приносили кровавые жертвы? Все ли жители деревни вернутся домой к утру, и не окажется ли, что где-то возле деревни пропадают путники?
Эти люди грозились сжечь мой дом, один из них метнул в меня багор, а их дорогой гость едва не пристрелил фамилиара и неизвестно чего хотел от меня самой, но…
Уйти было бы неправильно.
Я подхватила грязный подол платья и переставила ноги, отыскивая правильную позицию. А потом затянула пронзительную мелодию, вырисовывая стопами волнистые линии в сухом песке.
Увидь это кто-то из деревни, и больше бы со мной никто не заговорил. У местных было весьма специфическое представление о ведьмах, а меня было трудно спутать с приличной вайтонкой, чудом вырвавшейся из плена.
Я пела и рисовала воду на песке, и песок отзывался: линии шелестели и множились, как беспокойные волны, чистые до кристальной прозрачности, тёплые и безжалостные, как вечерний прилив. Джунгли грозно потрясали тёмными ветвями, плодя шорохи и заглушая птичьи крики. Ласково терся о берег близкий прибой, и в его размеренных движениях чудилось что-то сродни моему танцу.
Ветер поменял направление и хлестнул по воздуху моими распущенными волосами. Они взметнулись ещё одной волной, густой и чёрной, закрывая звезды — одну за другой.
