Вот такие базовые вещи: сексуальная мотивация, сексуальная отзывчивость, принятие своего тела и сексуальности, а также тела и сексуальности партнера, сосредоточение на удовольствии во время сексуального акта, психологический климат в партнерских отношениях, дающий ощущение удовлетворения от сексуальной близости — вот основы неутихающего влечения в долгосрочных отношениях!
Часть III
Все про половые инфекции
Глава 1
Вступление. Венерология начинается с триппера
Хочется заметить, что, например, слово «триппер» звучит очень красиво. Но все знают, насколько неприлично иметь что-то общее со смыслом этого слова. Немецкий ученый Альберт Нейссер, впервые в 1879 году описавший внутриклеточный паразит, который вызывал клинические проявления, сопровождающиеся выделениями капель гноя из мочеиспускательного канала у мужчины, так и назвал это заболевание. С немецкого триппер буквально переводится как «капля».
Почему во вступлении к большому разделу о половых болезнях уместно сделать отступление на предмет венерических болезней? Потому что, как я говорю на приеме своим адюльтерным пациентам, из жизни нельзя исключить три вещи: риск, грех и возможность счастья. Все они — от лукавого, и все они рано или поздно приводят человека на прием к венерологу.
Я помню, еще в мои студенческие времена был известен такой стишок:
Открыт в XIX веке,
Названье ему — гонококк.
Открыт был Нейссером великим,
Удачливо взявшим мазок.
Сотни ошибочных мнений
Бились, как рыба об лед,
Но Нейссер Альберт — это гений,
Прославил немецкий народ.
Науку поднял от начала,
Отверг многолетнюю ложь,
И вся профессура сказала:
«Вот это ты, Алик, даешь».
Итак, поговорим о гонорее.
Триппер… Это слово сейчас ассоциируется с чем-то грязным, неприличным. Сегодня, когда гонорея так редко встречается, а половина болезней лечится доктором Яндексом, многие и не знают, что это разные названия одного и того же французского насморка. Иногда спрашиваешь пациента:
— Чем болели?
А в ответ получаешь:
— Триппер только.
— Понятно. А в каком году болели гонореей?
— Я гонореей не болел. Только триппер схватил в девятнадцать лет по пьяни…
Вот самый распространенный рассказ о гонорее.
Итак, триппер — это гонорея.
Гонореей болеют все по одному разу в возрасте юношеского гормонального взрыва, а самые талантливые и гиперсексуальные представители сильного пола — по два раза.
Почему только один раз? Потому что болезнь эта протекает очень ярко. Гонорея вызывает нестерпимые рези при мочеиспускании. На второй день заболевания из мочеиспускательного канала показывается красивая густая капля гноя (не зря же болезнь называют насморком). Все это имеет такое прямое отношение к источнику удовольствия (например, случайная связь с неизвестной девушкой сомнительного поведения), что это невозможно ни забыть, ни с чем-либо перепутать. Поэтому болеют, в основном, один раз, легко и быстро учатся, по каким тропкам надо ходить, чтобы не заболеть, на всю жизнь запоминают всю палитру неприятных ощущений и второй раз в подобную историю не попадают.
Давайте посмотрим, как выглядит история такой болезни, изложенная в профессиональном периодическом издании «Вестник дерматологии и венерологии». Эти журналы были разбросаны в моем далеком детстве по всей квартире. Я научилась читать в шесть лет, очень хотела быть похожей на свою харизматичную маму-венеролога, поэтому мне нравилось читать то же самое, что и моя мама. Но почему из всего скучного журнала мне запомнилась именно гонорея? До сих пор у меня есть подборка этих журналов за несколько десятков лет. Там черно-белые картинки, фото тучных больных с некрасивыми пятнами на теле, списки литературы, напечатанные очень мелким шрифтом на 2–3 страницах, и псориаз на половину журнала. Это в последний десяток лет в «Вестнике» прибавились цветные вкладки с рекламой. Но в моем детстве и их не было: все было черно-белым, скучным и однообразным. И где-то на последних двух страницах после псориаза оставалось немного места для венерологии. Актуальными тогда, да и сейчас, были сифилис и гонорея. Откуда мне в мои шесть лет было знать, что именно это надо читать? Понятия не имею. Но эту часть периодического журнала я прочитывала с особой тщательностью.
Итак.
«Гонорея. История болезни.
Больной Н. 32 лет, возвращаясь из командировки, имел в поезде половую связь с неизвестной женщиной. Через два дня после этого у него появились резкие боль, жжение при мочеиспускании, обильные гнойные выделения из мочеиспускательного канала. Больной Н. обратился в КВД по месту жительства, где был диагностирован острый передний гонорейный уретрит, проведено специфическое лечение. Больной взят на диспансерный учет, данные о контактах направлены».
Вот эта таинственная «половая связь с неизвестной женщиной» будоражила мое воображение.
Ну надо же! Все в мире понятно. Люди живут семьями. Родители ходят на работу, дети в детский сад и в школу. Зимой — Дед Мороз, летом — клубника и солнце. Книжку прочитала — похвалили. В тихий час всех детей подняла на уши — поругали. Все прозрачно и предсказуемо.
Но оказывается, есть еще какой-то неизведанный мир, где люди живут другой, не очень понятной жизнью, в которой возникают какие-то связи, после чего случаются неприятности.
Члены моей семьи и все наши знакомые жили одинаково без неприятностей. Заканчивали институты, получали квартиры, рожали детей. Некоторые разводились. Тогда где-то там, в поездах, у них начиналась другая жизнь и случались эти самые неприятности.
Но моя семья к этой жизни имела самое непосредственное отношение. И об этом дальше!
Второе самое яркое впечатление моего детства о гонорее — это разговоры моей звездной мамы-доктора по телефону с пациентами.
Только вообразите. Восьмидесятые. Ни интернета, ни мобильника. Обычный проводной телефон стоит на кухне, где сосредоточена вся жизнь семьи. За циферки подсунуты записки с самыми важными, срочными и неотложными делами, на шнуре присохло тесто, потому что мама схватила трубку в разгар кухонных хлопот. Так вот этот телефон был средством наблюдения врача за пациентом. Больные звонили и делились с мамой тем, что нельзя рассказать на приеме в официальной обстановке и при медсестре. Испуганные и зажатые, подавленные диагнозом и атмосферой диспансера, они раскрывались и очищались через поток слез в телефонную трубку. Мама утешала и находила нужные слова для всех.
Я не помню сейчас эти исповеди, не помню, какими словами мама приводила в чувство расстроенные души. Видимо, это осело где-то в глубинах подсознания общим фоном и примером того, как надо общаться с пациентами. Но монолог, который был типичным и повторялся много раз, я помню. Звучал он так:
