Оттого, мол, силами тело будет полниться, мужская красота и сноровка с годами прибавляться, любые хвори стороной обойдут. Пауки-шпионы докладывали: исправно наследника, а с недавних пор царь расческой пользовался. Благодаря вещице заговоренной лишился Ждан пары своей истиной, разрушил любовь, лишил род свой предназначения. Сын феи и принца объединил бы под своим крылом человеков и существ магических, в мире открыто и по законам желающих жить. Процветало бы государство пуще прежнего, век благоденствия и мира на долгие века наступил на земле.
«Не судьба! — хмыкнула Феврония, влетая в окно дворцовое, об пол ударяясь, человеческий облик принимая. — Я — ваша судьба и рок! На веки вечные!»
Взметнув юбками длинными, расхохоталась двоедущница и стремительно покинула трапезную пустую, отправившись на поиски крестницы. По пути пальцами щелкнула, паучка на ладонь приняла, доклад выслушала и свернула в сторону апартаментов домового. Доложил её слуга верный: успел-таки проныра старый письмецо с криком о помощи отправить, а перехватить не удалось, обманул Бабай Кузьмич соглядатаев. Семь писем в разные стороны полетели, а восьмое, нужное, только тогда по адресу пустил, когда доглядчики след взяли. Кому оно улетело, неведомом.
«Пора кончать с домовым, много власти во дворце взял. Слишком умный. Слишком шустрый, слишком догадливый», — губы Февронии искривила улыбка злобная, колдунья шаг ускорила, торопясь к Кузьмичу, на ходу план придумывая, как от слуги верного избавиться.
И придумала.
ГЛАВА 17. А волк нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь…
В зимнее время темнеет быстро, но Чомора дождалась ночи глубокой и только тогда тихой тенью вышла ходом тайным из дворца. Умела старая хранительница леса, когда нужно ей, становиться незаметной. В любое другое время и шумной была, и видной. Кто поглупее, велись на её уловки, и очень после удивлялись уму и сообразительности, хитрости и вездесущности королевской домоправительницы. Умные улыбались и даже не пытались что-то скрыть от духа лесного.
Закутавшись по самый нос в шубейку моховую, Чомора, петляя путь и заметая следы на снегу хвостом лисьим, неслышно ступала в вотчину лесавок. Родственницы лешего, девицы росточку невеликого, веселые и смешливые, обитали возле лесного ручья. Многочисленное семейство в пору безбедную за порядком в Вечном лесу следили. Травки-веточки подсохшие или заболевшие лечили, за деревцами молодыми ухаживали. В царстве фей лесавки в истинном своем облике хаживали: девами красивыми, но малорослыми. К людям на обмен в облике старушек выходили.
Нынче девчушечки всех возрастов по домам сидели, на улицу старались не высовываться — холодно, страшно. По лесу чужие тени шастают, норовят отловить, в клетку посадить, утащить во дворец. А оттуда еще ни одна живая душа не вернулась из тех, кого в первые дни страшной напасти поймали.
Голос печальный лился и лился ручьем лесным: старшая лесавка, наливая чаю гостю, негромко рассказывала историю незамысловатую. И все сокрушалась: не увидели, не почуяли беды, не уберегли Эллочку. Не помогли. Ругала старейшин: кабы крылья не отобрали, брак с принцем человечьим расторгая, ничего б и не вышло у врага неведанного. Крылья феи — и оберег, и защита, и магия. Самое страшное наказание остаться без них. Вот и не справилась королева молодая, не заметила как морок душу оплел, сердце спеленал, глаза застил иллюзиями да мыслями мрачными.
Волк слушал, похрустывая сушками маковыми, на хвост мотал да размышлял над бедой-горем Вечного леса. Понять пытался, кто и зачем выпустил на свет белый проклятье зимы, страшные ледяной морок. Плечам передергивал, время от времени проверяя на месте ли крылья собственные, не так давно старейшинами рода ему возвращенные. Отбыл наказание давнее, вернул силы свои могучие, да все не привыкнет никак, что снова свободен. Летать-то они без крыл умел, да все не то, не так. То и лётом-то не назовешь, так, скачки волчьи семимильные над лесами да над морями. А вот выше — в чертоги небесные, в мир родной не поднимешься.
Лесавка плакалась, огонь в печке едва слышно гудел, семейство сидело вокруг стола, слушало, горестно вздыхало поочередно. Серый кивал машинально отмечая детали, а мыслями все в прошлое свое возвращался.
Соловья разбойничка он давнёхонько простил за подставу лихую. Да и что винить соратника старого, когда оба начудили. Влюбился молодой волк в богиню — Зарю Утреннюю, захаживать в гости стал, стариков не слушая, от уговоров отмахиваясь: замужем-де красавица, любит супруга, отступись, мол, Серый. Да нашла коса на камень, любовь на упрямство, глупость да молодость. Страсть глаза застила — здравый смысл пересилила.
И свел его Соловушка с феей темной. Она волку приворот дала любовный. Улучил Серый случай, принес красавице напитка любимого ягодного из земляники лесной, опоил, от мужа увел. Пошла Заря за ним, как овца на веревочке, в глаза заглядывая. Влюбленный волк от стаи небесной отказался, в человечий мир ушел и любимую с собой увел. Заговором темная фея помогла, спрятала от тех, кто искать вздумал бы. Подарила булавку волшебную, велела носить, не снимая: стая мимо пройдет, кровь родную не учует.
Серый волк не родня симуранам. Не течет в их жилах руда огнебога Симургала — хранителя небесного лесов, посевов, корней древесных. Волки — они кровей человечьих. Не всегда у оборотней дети с душой живой рождались. Бывало и так что сущность звериная верх брала над младенцем. Вот такие-то волчатами и становились. На луну выть выли, а в оборот полный не входили, да и разговаривать не могли. Хоть и умны, и хитры были.
Так и жил симуран, Серым назвавшись, в чаще лесной глухой с возлюбленной своей, двоих деток народили. Отец им силу рода передал, пуще жизни берег. Вновь ходил на поклон к колдунье темной, выторговал вещицы для защиты. Да и жену не забывал каждое утро причесывать гребнем каменным, приворот поддерживая. Но маялась душа волчья, видел, чуял: не полюбила его Зорюшка любовью истинной, на привороте все счастье только и держится.
Однажды, не выдержав тоски из-за содеянного, снял крылатый волк булавку зачарованную, перестал гребем косы женины чесать и стал дожидаться гостей незваных. И гости не заставили себя долго ждать.
А потом суд был. В наказание крылья отобрали. Корша — муж Зари Утренней требовал жизни супостата лишить, детей, совместно нажитых, уничтожить. Тут волк едва не сорвался во все тяжкие, забыв, что прощенья просить хотел и покаяться перед Зарей. Сама Зареница в судилище участия не принимала: после долгого приворота мысли её путались, в других мирах витали. Сами старейшины задумчиво снадобье, в котором гребень искупан был, на составляющие долго разбирали, понять пытаясь, что и как да из чего. Но так секрет и не добыли. Может, оно и к лучшему.
Волчата, пока судили-рядили, что с Волком делать, как наказывать, жили в семье Соловья разбойника. Горынья Змеевна берегла их, утешала, мужа каждый день пытала, что да как старейшины нарешали. Когда страшное желание солнечный Корша озвучил, Одихмантьев сын за разум волчий опасаться стал. Силы в Сером немеряно, магию крови, может, и ограничили, да сущность волчью не отнять. А за детей любой хищник голыми руками горло разорвет. Едва успокоили Серого.
