Полюбили они друг дружку, благословения у родителей испросили, поженились и стали жить-поживать, добра наживать на острове Буяне в море-океане. Вокруг дворца белоснежного дубравы раскинулись и леса еловые. На берегу дуб вековой стражем стоит. На том дубе кот Баюн покой молодых охраняет. К острову никого не пускает песнями своими колдовскими. А как детки у Велеса с Азовушкй народились, он им сказки сказывать стал, песни колыбельные петь.
Все хорошо было, да явилась в гости однажды Леля — сестра Азовицы. Влюбилась в чужого мужа отчаянно. Велес чувств девичьих не замечал, глаз с жены не сводил. В помутнении разума сгубила сестру свою разлучница. А возлюбленного прокляла, чудовищем оборотила, заклятье наложила страшное: до тех пор не вернуть Велесу облик свой истинный, пока не полюбит его девица красная в облике зверя ужасного.
Остался Велес на острове Буяне в одиночестве, чудищем страшным ночами от тоски по Азовушке выл, землю сотрясал дубы ломал. Стороной землю заколдованную корабли обходили. Пуще всего боялся корабельный люд зов моря услыхать. Никому спасения от него не было: такая тоска души охватывала, что люди сами за борт бросались, чтобы её избыть.
Как подуспокоился Велес малость, ушел по землям странствовать, на чудо надеясь. Да только ни одной девице не пришелся ко двору бог заколдованный. Разъярился он, на остров вернусяи пуще прежнего воды морские мутить начал
Однажды прибило к велесову берегу купца заморского. Спас его Велес, выходил, на ноги поставил, в благодарность попросил у спасенного дочку прислать на остров. Но с условие: только ту деву пустит, которая за спасение батюшки сама в гости прийти согласится.
И пришла младшая, любимая. Сразу признал её Велес, а она его нет. Извелся, измучился бог заколдованный, глядя на любушку свою погибшую в облике человеческом. Но признаться так и не решился в любви, юименем заветным позвать. Зато надумал отпустить Асюшку восвояси. Да она отказалась, только в гости к батюшке и сестрам согласилась ненадолго уйти и через три дня секунда в секунду на закате обещала вернуться.
Шторма-ураганы три дня и три ночи буянили по всем водам — тосковал Велес, ожидая Асю, места себе не находил. Все ромашки изодрал на лепестках гадая «любит-не любит, вернется-не вернётся». Вот уж и солнышко к горизонту катится, третьи сутки с собой забирает, а любимой все нет и нет. коснулся диск темно-алый вод морских, вспыхнул луч последний и погас. Остановилось тот час сердце чудовище от боли нестерпимой, взвыл он тоскливо и рухнул на берегу подле дуба векового замертво.
В то же мгновение вспыхнули звезды яркие, задрожал воздух, гостью пропуская. Шагнула на песок белый девица красная, звать стала хозяина дорогого. Да только тишина влажная и темнота беспросветная встретили Асю. Уж и каялась девица, прощения просила за опоздание: сестры неразумные время на всех часах перевели, не желая её отпускать. Но она все равно вырвалась и вовремя на остров вернулась. Всего на две минуточки и опоздала.
Тут луч хрустальный звезды путеводной высветил гору черную возле дуба старого. Дрогнуло сердце девичье, подкосились ноги резвые, душа от предчувствия нехорошего замерла. Кинулась Ася к чудовищу бездыханному, руками белыми обняла, слезами солеными оросила, и зашептала в ухо мохнатое: «Что же ты наделал, любезный друг! За что покинул меня снова, Велес мой славный. Неужто не признал до сих пор свою любушку? Я люблю тебя пуще прежнего! За тобой на землю в облике смертном пришла! Ты встань, пробудись, любимый мой! Я жить без тебя не могу, дышать не умею! Открой глаза свои синие, взгляни на Азовушку!»
Но молчало чудище, не откликался Велес. Вскинула тогда лицо заплаканное к небесам хмурым Азовушка в облике смертной девушки и закричала гневно: «Не жить нам порознь, но и его жизнь не отдам! Мою возьмите, а Велеса верните!» Громыхнул гром, ударила в вековой дуб молния, пала Азовушка замертво на тушу мохнатую, напоследок крепко обняв. Обменяла свою жизнь на жизнь любимого, и жертвой своей сняла заклятье с чудовища.
Очнулся Велес в теле своем, обрадовался: заплаканная Азовушка на груди его богатырской лежит, от слез устала, спит сном беспробудным. Да сколько не будил, так и не добудился. Понял несчастный бог, что натворила любушка. В горе разрушил дворец, дубы-ели повыкорчевывал. Остался один дуб вековой, цепями золотыми обмотанный. Когда успокоился немного, из одного ствола дубового выдолбил гроб просторный. Пухом лебяжьим выстелил, Азовушку туда уложил. Пологом прозрачным, из слёз своих и тумана морского вытканным, укрыл, крышкой стеклянной прикрыл, и на самой макушке дуба вечного цепями намертво примотал.
Перед тем как уйти, скрыл от глаз людских остров Буян на веки вечные. Только голос свой тоскующий в ветвях оставил, чтобы время от времени раздавался он плачем страшным, отпугивая случайных гостей, если захочет кто беспробудный сон Азовушки потревожить.
Напоследок пришла нему Леля, покаялась, повинилась, весть от Рода принесла: не осталась незамеченной средь богов изначальных любовь истинная. Сказано было Слово: отныне и вовеки веков в любые времена и века, в любых обличьях и образах будут встречаться Велес и Азовушка всегда. И во всех назначенных жизнях любить друг друга. Если признают в чужих самих себя.
* * *
Очнулся от сна Сириус перед рассветом, увиденное вспоминая. Пудовые мысли в голове тяжело перекатывались, мешали в деталях вспомнить странное видение. Кто и зачем наслал на него такую явь, волк понять не мог. Отлежавшись, поднялся со скамьи и на улицу вышел. Тут и конь красный подоспел с всадником. Понеслись оба миру возвещать о наступление нового дня. Серый вслед им поглядел, потянулся и отправился по до двору в поисках колодца. Замысловатое сооружение с ведерком расписным нашел быстро. Только вода блестела монеткой малою на самом донышке, до которого цепи прилично не хватало.
Задумался на такой оказией волк, постоял, огляделся, в избу вернулся. В рукомойнике к его удивлению, за занавеской в одном углу спрятанном, оказалась водица свежая. Умылся Сириус, чаю попросил. Невидимый дух самовар на стол выставил, баранок в миску насыпал. Волк поблагодарил за угощение, присел перекусить и думы свои невеселые в порядок привести. А задуматься было над чем.
Волчье чутье поблизости ни ручья, ни родника, ни реки не ощущало. А Чомора сказывала, что Ягиню схоронить могли только в воде, что зеркалом кривым все спрятанное искажает. А её-то и нет, даже в колодце. Сириус чай допил, хозяйке еще раз благодарственное слово молвил, волком оборотился и помчал по лесу в поисках ведуньи.
Рыскал долго, до холма дворцового доходил. К краю леса подбирался. До реки широкой добегал, царство Берендеево опоясывающей после болот непроходимых. Отчего-то назад тянуло. А к концу дня и вовсе слова Чоморы вспомнились: «Дык рядом с избой, не иначе. Далече прятать — связь истлеет. В избе — найдут скоро. Ты вот что… Ты лети туда, крылатый, да пруд али родничок какой поищи недалече. Вода — она лучше землицы прячет. Сквозь воду толково не разглядишь, даже в прозрачном ручье. Все вкривь да вкось видится. На-ко вот тебе, клубочек в помощники».
Обругав себя последними словами за глупость и беспамятство, полетел волк обратно к избе. Аккурат к выходу всадника черного добрался к опушке. Обернулся человеком, внутрь вошел, хотел было клубочек из куртки достать да поиски продолжить, да сморила Сириуса усталость. Так и рухнул он на скамью в одежде и обуви.
