— Нет! — ярость в голосе Сириуса хлобыснула посильней плети по разуму.
Ягиня вздрогнула всем телом, глаза прикрыла, слёзы сдерживая, вновь к мужчине потянулась, желая успокоить, но волк отпрянул, не желая слушать и понимать.
— Не бойся! Нити привяжу и обратно вернусь! Царицу высвободим из ловушки и пойдем к богине на поклон.
— Да-а-а-а-а! У меня-а-а-а ру-ки-и-и-и затек-ли-и-и-и! — раздались рыдания Зинаиды, о которой в круговерти событий все позабыли, воспринимая её как приложение к артефакту. — Я… — хотела было продолжить Зина возмущение свое, да красноречивое желание в глазах волка убить на месте девицу глупую отбило охоту дальше на спасении своем настаивать.
— Не пущу! — сквозь зубы прорычал Сириус, и плечи опустил, принимая как данность: не удержит — уйдет Ягиня туда, куда считает правильным. — Я тебя вытащу! — упрямо мотнув головой, процедил мужчина. — Не вздумай умереть! С того света достану!
Царева вдруг стремительно поднялась с места, к губам мужским прильнула в поцелуе. Волк и понять ничего не успел, только и услышал на выдохе: «Где ты раньше был!»
— Когда нити к зеркалу привяжу, круг защитный падёт. Зинаида без памяти рухнет. Ты её покрепче свяжи, чтобы дел не натворила, не до неё будет! — не обращая внимания на возмущенные крики царицы, глаз не сводя с Сириуса, торопливо продолжила Ягиня. — Кузьмич в себя придёт, запрёт в тенях, чтобы не бродила. Коргоруша, сил достанет ли удержать? Отдача сильная будет!
Кот один глаз приоткрыл, муркнул утвердительно и снова спящим притворился.
— Дальше что? — прорычал волк.
— А дальше отнесешь меня за ворота городские, сама не дойду. Ноша тяжела будет. Коловерша Февронию доставит. Там мы с Ясуней-Зеркалицей и встретимся для обмена.
— Но…
— Не встревай ни во что. Ждану скажи, чтобы приказал люду из потайных мест не высовываться, под ноги не лезть, за ворота не выходить, на стенах не торчать. За воротами костёр большой запалите, выше роста человеческого. И ждите…
— Чего ждать? — Сириус чуял подвох в словах царевны, да понять не мог в чем его суть.
— Как Феврония с Ясуней в одно соединятся, зеркала трещинами пойдут. Вот тут сердце хватай да в костер бросай. Помни, чтобы не привиделось, кто бы не звал из огня — всё обман! Шагнешь в пламя, сама погибнешь и людей не спасёшь! И Ждану накажаи! — тут ладошка девичья вспорхнула птицей белою и нежно до щеки волчьей дотронулась, будто прощаясь навсегда. — Не печалься, милый друг! Прими благодарность за всё!
С этими словами царевна отвесила Сириусу лёгкий поклон и так стремительно в круг вошла, что домовой едва путы из рук не выпустил. Серый кинулся следом, взвыв от бессилия, и упал на колени, глаз не сводя с Ягини и Зинаиды, вокруг которых началось светопреставление.
Капли крови, что с нитей на пол накапали, завертелись вихрем черно-красным вокруг ног царевны, поднимаясь все выше, охватывая женский стан, стремясь к зеркальцу. Сердце сильней запульсировало, из рук царицы вырываясь. Ведунья сама ладони протянула к артефакту вместе со стеклом и ждала, когда жадные полоски стекло обнимут, внутрь проникая за силой, за жизнью, за остатками памяти.
Когда последняя ниточка исчезла без следа в отражениях, Ягиня за ободок потянула, словно желая зеркало раздвинуть. Волк замер, во все газа на чудо дивясь: рама и вправду за ладонями девичьими потянулась, в чашу глубокую превращаясь. Как только ведунье размер подходящим показался, царевна кивнула Зинаиде, велев ей сердце в углубление положить. Царица торопливо ношу страшную в плошку скинула и кинулась прочь из круга.
Но едва оказалась за пределами защитных линий, как пала без памяти. Сириус не стал её ловить, но помня слова царевны, разодрал простыни шёлковые на ленты широкие и спеленал девицу крепко-накрепко, так и оставив на полу кулем лежать.
Ягиня чашу с артефактом к груди прижала, как дитя родное крепко обхватила, и глаза закрыла. Кузьмич всё это время почти не дышал, наблюдая за царевной, знак ожидая, сквозь метель кровавую вглядываясь в каждое движение. Капли по спирали плясали в ритме бешеном вокруг ведуньи, не давая разглядеть происходящее. Но едва Яга поймала биение сердца чужого, как стихло всё вокруг. Умолк голос, всё это время не смолкающий. Исчезло лицо мертвое за окнами. Стихла пурга в округе.
Осыпались листвой зелёной стены защитные. Покачнулся и едва не рухнул на спину домовой. Сириус его подхватил и на ложе царское уложил осторожно. Затем еще раз проверил путы на Зинаиде, убедился в их крепости и оглянулся на коловершу. Кот поднялся, хвостом на хребет кокон с Февронией закинул. Черная шерсть заискрила золотом, когда ленты защитные соприкоснулись с коргорушей, туловище зверя оплетая. Темня фея дёрнулась было, но снова погрузилась в сон.
Тогда подхватил Сириус Ягиню нежно на руки вместе с сосудом и понёс, куда царевна велела. На крыльце встретились с государем. Ждан, в окружении воеводы и сотников как раз в опочивальню шёл, дела завершив, распоряжения раздав. Волк ему наказ ведуньи передал и дальше двинулся. За спиной царь и друг приказы отдавать начал: кого-то оповещать народ отправил, кто-то побежал стражей со стен отзывать, другие помчались дрова собирать и к воротом сносить.
Сириус шёл и дороги не видел, ругая себя за то, что не увидел: попрощалась с ним Ягиня, не веря в то, что живой вернётся. С каждым шагом сердце волчье стучало тише, кровь бежала тише, вскоре и зверь завыл внутри от тоски и горя. И взмолился волк неистово, умоляя богов не дать погибнуть царевне. А если понадобиться — его забрать, а её оставить на свете белом.
Но молчали создатели, а в голове звенело от страха за любимую. Хотелось бросить всё и бежать, хвостом следы затирая, подальше от чужой беды. Сберечь, сохранить, спрятать. Но знал Сириус: от совести не убежать. Не простит ему Ягиня спасения своего. А потому оставалось одно: выполнить все наказы её в точности. Превозмочь тоску, собраться с силами и не дать погибнуть царевне и человекам тридцать пятого королевства сто сорок первого царства семьдесят второго государства.
ГЛАВА 27. Отражение
За городскими стенами куда не глянь, раскинулась пустыня снежная. В сотне шагов замерла армия ледяная, окружая сани высокие, в которых восседала королева Вечного леса. На козлах сидел, сгорбившись, старый леший Дубовод Семидневич., не себя совсем непохожий. В белой шубе с длинной синеватой бородой, мохнатые брови на глаза нависают, усы сосульками, глаза пустые льдистые.
Вот Амбрелла шевельнулась, и леший ожил, голову поднял, рукой в рукавице взмахнул и ряды стройные человеков зачарованных расступились, пропуская волка с его ношей ближе к госпоже. Сириус шёл ка на казнь, каждый шаг с трудом давался. А в голове билась мухой назойливой мысль нежданная: «Как же до костра теперь добежать? А ну как не успею? Что тогда? Как Ягиню уносить?»
След в след за волком ступал со своей ношей коргоруша, настороженно по сторонам косясь. Зверь чуял опасность, оттого шерсть на загривке дыбом поднималась. Но тревожился он не за армию застывшую, а за груз свой опасный. Видеть не видел, но нутром ощущал: Феврония пробудилась и колдовство прямо на нём творить пыталась. Спинным мозгом чувствовал, как трещит кокон, сопротивляясь взлому чёрному.
