Пуль, как и все английские военные представители в России, был настроен крайне антибольшевистски, но, как это часто бывало у представителей крупнейшей колониальной империи, необходимость вести борьбу против немцев, их финских союзников и большевиков совмещалась с практическими интересами его страны. Он был решительным сторонником высадки именно на Севере. Еще в феврале 1918 г. он писал: «Из всех планов, о которых я слышал, больше всего мне нравится тот, в котором предлагается создать Северную федерацию с центром в Архангельске <…>. Для того, чтобы прочно утвердиться в Архангельске, достаточно одного военного корабля в гавани. Мы смогли бы получить прибыльные лесные и железнодорожные концессии, не говоря о значении для нас контроля над двумя северными портами»
[93]. Генерал, мягко говоря, несколько преувеличивал легкость предстоящей операции. Проведя основную часть военной службы в колониях Великобритании, он привык относиться к местным жителям как к дикарям, которые ничем не смогут помешать доблестным войскам Его Величества. Видимо, только этими свойствами Пуля можно объяснить поручение, данное им английскому консулу в Архангельске Янгу, – подыскать в городе жилье для 600 офицеров и гражданских лиц «не вызывая ненужных подозрений». Янг возмущенно писал, что этот приказ заставлял «предположить, что генерал либо врожденный идиот, либо имеет ложное представление о русских как о дураках»
[94]. Это презрительное отношение ко всем русским, в том числе и к их союзникам, которых англичане считали в лучшем случае неразумными младшими братьями, проявлялось и на Севере, и на Дальнем Востоке, и в Сибири и сыграло свою роль в провале того, что советская историография называла «интервенция».
Предполагалось, что в основном части генерала Пуля будут состоять из 20 тыс. чехов. Союзники согласовали с Совнаркомом изменение маршрута – вместо Владивостока конечным пунктом назначения должен был стать Архангельск. Но активное сопротивление чехов плану вывоза их из России через северные порты, а затем мятеж Чехословацкого корпуса похоронили эту идею. Пуль считал, что для освобождения России от большевиков достаточно отправить на Русский Север британский экспедиционный корпус из 5 тыс. человек (бригада), вокруг которого будет образована стотысячная русская армия, и с этими силами наступать в глубь России. Пуль и Кемп не знали, кого им больше опасаться – большевиков из Москвы, которые могли заменить местный, сотрудничавший с союзниками совет «воинствующе большевистским», или наступающих на Карелию белофиннов. 29 мая в Мурманск прибыл батальон британской морской пехоты (370 человек), 8 июня с борта крейсера «Олимпия» высадился первый отряд американцев (108 моряков), 11 июня в Мурманске бросил якорь британский крейсер «Аттентив», 23 июня прибыло новое британское подкрепление. Современный английский историк Н. Барон писал о вновь прибывших: «…мурманские силы “сирен”, включавшие примерно 600 британских пехотинцев низшей категории физической годности, несколько пулеметчиков и офицеров, а также примерно 500 человек направленных в тренировочный лагерь “беглецов” (британские дезертиры. –Л. П.)»
[95].
Союзники начали создавать русские воинские соединения. 14 июня 1918 г. было принято решение о создании Славянско-Британского легиона из русских военнослужащих под британским командованием. В июне началось формирование военной части из российских карел, получивших более чем своеобразное название – Королевский ирландский карельский полк, под командованием английского офицера подполковника Ф. Дж. Вудса.
Руководство Мурманского совета попало в крайне тяжелую ситуацию. Краю угрожали немецко-финские войска. Своих сил для отражения агрессии не было. Приходилось рассчитывать на войска союзников. Разрешение из центра было дано в своеобразной форме. Москва подчеркивала, что помощь от Антанты принимать надо, но вся «комбинация должна носить неофициальный характер». Все должно быть отнесено «к разряду военных тайн», как писал Ленин, входивший во вкус политики в духе Макиавелли
[96]. Трудность для мурманских руководителей заключалась в том, что беспомощная Москва была далеко, а всё усиливающиеся союзники в Мурманске и наступающие финны совсем рядом. С середины мая в Москве все больше укреплялись антисоюзнические настроения и давление на местное руководство возрастало. Поэтому у Юрьева, председателя совета, от телеграмм из Москвы голова шла кругом, как, например, от телеграммы наркома иностранных дел Г. В. Чичерина: «Вопреки нашим протестам, ваша неосторожная политика ведет край к гибели. Англия посылает через Мурманск контрреволюционеров против советской власти. Вы их пропускаете <…>. Они сносятся из Мурманска шифром с контрреволюционным правительственным комитетом в Лондоне»
[97]. По мере ухудшения отношений с союзниками, нарастания мятежа Чехословацкого корпуса, Москва все более решительно требовала от Мурманска прекратить сотрудничество с союзниками. Напрасно Юрьев пытался объяснить Ленину и Троцкому: «Если будем бездействовать, то есть не будем проявлять инициативы в совместных действиях с союзниками, а тем более будем пытаться действовать против них, то полетим к черту, как во Владивостоке»
[98]. Но на Юрьева давили союзники и сотрудничавшие с ними русские местные военные руководители. Пуль презрительно поучал Юрьева на столь близком ему охотничьем жаргоне: «Нельзя бежать одновременно с зайцем и охотой. Если вы будете протестовать против пребывания союзников в Мурманске, то мы будем считать себя свободными принимать все необходимые для самозащиты меры»
[99]. Положение осложнялось тяжелой ситуацией с продовольствием, которое, учитывая голод в Советской Республике, получить можно было только от союзников. Некоторые письма московских руководителей, например Чичерина, заставляли думать о помрачении рассудка руководителя внешней политики Советской России. 23 мая он писал Мурманскому крайсовету: «Никакие местные советские организации не должны обращаться за помощью ни к одной империалистической коалиции против другой. В случае наступлении германцев или их союзников будем протестовать и, по мере сил, бороться. Также протестуем против пребывания в Мурманске англичан. Ввиду общего политического положения, обращаться за помощью к англичанам недопустимо. Против такой политики надо бороться самым решительным образом. Возможно, что англичане сами будут бороться против наступающих белогвардейцев, но мы не должны выступать как их союзники и против их действий на нашей территории будем протестовать»
[100]. Как, имея сотню штыков, Мурманский крайсовет мог вести борьбу против двух коалиций сильнейших держав мира, нарком не объяснял. Бедному кочегару Юрьеву было от чего сойти с ума. Но на окончательное решение крайсовета о разрыве с Москвой повлиял разговор Ленина с Юрьевым 26 июня. Ленин заявил в угрожающем тоне: «Если Вам до сих пор не угодно понять советской политики, равно враждебной и англичанам, и немцам, то пеняйте на себя. <…> С англичанами мы будем воевать, если они будут продолжать свою политику грабежа»
[101]. По условиям того времени слова «добродушного» Ильича означали смертный приговор. Юрьев был вынужден принять решение. Он понял, что единственный путь для спасения края – действовать совместно с британцами и антибольшевистски настроенными офицерами. 30 июня состоялось заседание крайсовета, Центрального комитета Мурманской флотилии, Комитета железнодорожников и делегатов ряда волостей. Было решено не подчиняться более Совнаркому и не выполнять его распоряжений. Также решили укреплять отношения с союзниками и принять от них экономическую и военную помощь. 1 июля Совнарком объявил Юрьева «вне закона» и «врагом народа». Было дано указание взрывать железнодорожное полотно и расстреливать всех, содействующих передвижению союзников. 6 июля было заключено «Временное, по особым обстоятельствам соглашение представителей Великобритании, Североамериканских Соединенных Штатов и Франции с представителями Мурманского Краевого Совета». В соглашении говорилось о «совместных действиях сторон». Союзники согласились поставлять в край продовольствие, строительные материалы, мануфактурные изделия, а также предоставить крайсовету финансовую помощь. Они обязались не вмешиваться во внутренние дела края, а по всем вопросам обращаться к местным властям, за исключением прифронтовой полосы, «где приказы союзного военного командования, вызываемые условиями боевой обстановки, должны беспрекословно выполняться всеми»
[102]. В союзные войска должна была войти и русская армия. 7 июля крайсовет назначил Звегинцева командующим русскими военными силами на правах командующего отдельной армией, входящей в состав союзных войск. Но эту армию нужно было создать. Только 1 августа был издан приказ «О формировании Мурманской армии» на добровольной основе. Набор добровольцев начался 10 августа. При таком соотношении сил крайсовет был в полной зависимости от союзников. Пуль удовлетворенно с солдатской прямотой 30 июля сообщал в Лондон о решении крайсовета: «… его депутаты надели веревку на шею, и, если они будут колебаться, я смогу заставить их стать твердыми»
[103].
