Включение в состав правительства нескольких министров без портфелей, которые не мешали Миллеру проводить свой курс, но в то же время создавали видимость демократической власти, было одобрено генералом. В новый состав правительства от лица левой общественности вошли Скоморохов и Е. В. Едовин. Для того чтобы ослабить недовольство рабочих, был создан отдел труда, который возглавил очень популярный в рабочих кругах инженер В. Н. Цапенко.
Совсем иначе дело обстояло с вопросом об амнистии. Комиссия по внутреннему распорядку ЗГС потребовала, чтобы под амнистию попали «все осужденные за преступления и поступки по делам печати». Все политические заключенные, «если они не признаны судебным приговором виновными: а) в принадлежности к партии большевиков, или способствованием им содействием в период после 2 августа 1918 и на день опубликования настоящего положения. <…> Особую следственную комиссию и все уездные следственные комиссии со дня опубликования настоящего постановления упразднить и передать все дела судебной власти… Установить, что все арестованные не по ордеру судебной власти в течение 24 часов должны быть передаваемы надлежащим мировым судьям или судебным следователям»
[323].
Требование амнистии не понравилось многим. Они не могли согласиться с решением освободить всех сотрудничавших с советской властью, даже принимавших участие в грабежах и расстрелах, но не являвшихся членами коммунистической партии. Добровольский на встрече с членами комиссии, объясняя абсурдность этого требования, спросил: «…чья деятельность является более преступной, какого-нибудь мелкого коммуниста или Командующего против нас красными войсками генерала Генерального штаба Самойло?»
[324] Недоумение вызывало требование передать всех арестованных в течение 24 часов мировым судьям или следователям, в противном случае – освободить. В обстановке Гражданской войны такое следование букве закона делало власть совершенно беспомощной в борьбе с большевистской пропагандой, шпионажем, восстаниями. Эти требования комиссии были составлены Гуковским.
Ряд представителей левой общественности считали, что в своих требованиях ЗГС зашло слишком далеко. Управляющий делами правительства правый меньшевик К. Г. Маймистов писал Чайковскому о ЗГС: «Мудрости великой мы от них не слышали. Вопрос они поставили резко (амнистия, законно-совещательный орган и т. д.), одним словом, центр захотели перенести на себя. Ставя так вопрос, они вместе с тем никакой реальной помощи правительству не оказали, кроме разговоров»
[325].
Созданное правительство в новом составе просуществовало недолго, из-за отказа объявить широкую амнистию, а вместо нее предоставлять индивидуальное помилование, из его состава вышли Скоморохов и Едовин. ЗГС также резко отреагировало. Несмотря на решение не расходиться, оно разошлось под давлением умеренного крыла, оставив только сформированные комиссии. Соколов писал об отношении эсеров Архангельска к правительству: «Для нас ясно, что говорить об искреннем соглашении с генералом Миллером не приходится. У нас военная диктатура и военный диктатор, который готов допустить совещательный орган при своей персоне, но не больше. При таких условиях, которые мы считаем губительными, оставаться в Правительстве мы не можем. Пропадает и подлинный “единый фронт”. Но мы не хотим мешать генералу Миллеру защищать Область и будем ему помогать там, где можем, во всяком случае, всякую оппозицию против него будем сдерживать»
[326].
Миллер в целом расценивал деятельность совещания положительно, но понимал, что положение очень трудное. 19 августа 1919 г. он отправил поразительную телеграмму Чайковскому: «Ваш приезд в Архангельск в настоящее время очень желателен. Он бы способствовал укреплению доверия населения к власти»
[327]. Из этой телеграммы лучше всего видно и отчаянное положение Северной области, и то, что настоящим вождем Русского Севера являлся Чайковский. Его возвращение помогло бы сплотить армию с широкими слоями населения и, возможно, избежать катастрофы в феврале 1920 г. Большевики в конце концов завоевали бы Север, но это произошло бы значительно позже. Но сослагательного наклонения история не знает. К сожалению, Чайковский считал более важным для судьбы России свое участие в работе русского политического совещания, а затем в правительстве Деникина, а не возвращение на далекую северную окраину.
ЗГС решило отправить делегацию в Лондон для обращения к правительству и народу Великобритании с просьбой не выводить войска с Русского Севера. Послание, переданное делегацией, больше напоминает мольбу о помощи: «В момент первой вооруженной борьбы пришли Ваши войска со словами одобрения, с обещанием братской помощи. Мы поверили Вам, мы приняли без оговорок восстановление здесь фронта против Германии и ее союзников большевиков <…> мы верили, что начатое дело будет доведено до конца. <…> Наша верность и миллионы жизней, отданных Россией, были тому порукой. При помощи Вашей преодолели пространство много больше Вашей страны <…>. Мы отдали большую половину здоровых своих сынов в жертву Вашей победы над Германией <…>. Мы ошиблись, Вы уводите те несколько тысяч войск, наполовину Ваших добровольцев, что пришли к нам на помощь <…>. Мы, представители демократии, обращаемся к Вам с просьбой подумать о том ударе, который наносится нашей Родине Вашим поступком. <…> Ради святости человеческой жизни Вы должны оставить здесь свои силы, дабы в последний страшный час наших испытаний по чувству человечности помочь спастись тем из нас, что останутся в живых…»
[328] Эта мольба о помощи начинается со странного утверждения, что, если бы не англичане, жители Севера смирились бы с большевиками и не начинали борьбу. Такие же слова звучали на Волге и в Сибири. И всюду приводили совершенно поразительный по своей антирусской направленности аргумент. Обращаясь к британской общественности со словами о святости человеческой жизни, члены делегации абсолютно не учитывали святость жизни десятков английских офицеров, которые из окопов Первой мировой войны поехали на далекий Русский Север и были зарезаны во сне русскими восставшими солдатами. Британское правительство и общественное мнение были настроены решительно против продолжения интервенции после восстаний в вооруженных силах СО и массовых рабочих забастовок в Британии, требующих ее прекращения.
Крайне неудачным оказался состав русской делегации. Она была составлена впопыхах, и никто не позаботился о том, чтобы хотя бы один из ее членов говорил по-английски. Переводчика с делегацией также не послали. И это при том, что в таком космополитическом городе, как Архангельск, было нетрудно найти общественных деятелей с хорошим знанием английского языка. В Британии отнеслись к делегации с большой долей иронии. «Дейли экспресс» опубликовала статью под названием «Четыре немых крестьянина»: «Своеобразная делегация из Архангельска, все бессловесные, все застенчивые, все крестьяне из Архангельского района остановились в Лондоне в одной гостинице, “остановились” в буквальном смысле этого слова, так как они выходят из своей комнаты с большими предосторожностями, как бы боясь пулеметов за углом. Четыре безмолвных депутата из Архангельска величаются депутацией к Британскому правительству для заявления ему ходатайства от правительства Северной России. Это все, что о них известно, так как устрица по сравнению с ними болтлива. Их собственным соотечественникам в Лондоне удалось извлечь из них не больше шести слов: “Британское правительство знает все об этом”. <…> Ежедневно в 9 часов вечера напряжение жизни становится им не по силам, и они ложатся спать. Они никогда никого не принимают»
[329]. На самом деле в делегации не было ни одного крестьянина. В нее входили общественные деятели, в том числе редактор «Вестника Временного правительства Северной области», заведующий Архангельским бюро печати правый эсер С. Н. Мацкевич. То есть лицо, целью которого должна быть активная пропагандистская деятельность. Но, не зная ни слова по-английски, они были в Лондоне «немыми». Злая ирония британской прессы несколько преувеличивала пассивность делегации, но в целом правильно отражала ее поведение. Наконец, через несколько дней нашелся переводчик, и делегация была представлена Черчиллю. Один из русских представителей в Лондоне, Е. Б. Саблин, сообщал 29 сентября 1919 г. в Омск и Архангельск: «Депутация вручила Черчиллю два меморандума (одни свой собственный) <…>. В другом меморандуме, составленном посольством, перечислены все последние пожелания генерала Миллера о замедлении эвакуации, о ледоколах, о хлебе, об угле, о танках и пр. Памятные записки по этим делам уже раньше были переданы Министерству Иностранных Дел. Мы тем не менее решили вручить этот перечень непосредственно Черчиллю через делегацию и подчеркнуть полную согласованность пожелания архангельских военных властей с видами местных самоуправляющих органов. Военный министр заверил депутацию в чувствах глубокой симпатии к России в ее тяжелых испытаниях и в особой симпатии к тем русским, которым в Северной Области придется отныне постоять за себя самим. Он выразил надежду, что с тем оружием и запасами, которые будут в распоряжении Архангельска, они сумеют себя отстоять <…>, что конец всем испытаниям ближе, чем об этом многие думают»
[330]. Визит такой делегации, кроме насмешек в британской прессе, ничего не дал. Русская же пресса с негодованием реагировала на британскую иронию.
