Население успокаивалось информацией о том, что, если Архангельск придется оставить, практически все готово для эвакуации в Мурманск. 3 октября на экстренном заседании Архангельской городской думы глава «комиссии для обследования жилищного вопроса» сделал доклад о поездке комиссии в Мурманский край. Он представил приукрашенную картину о готовности края к принятию жителей Архангельска: «По линии железной дороги (Мурманской. –Л. П.) комиссия встретила среди живописной местности массу незаконченных зданий, которые могли бы быть законченными и послужить прекрасным жильем для эвакуирующихся». В свете того, что произойдет в ближайшем будущем, некоторые предложения главы комиссии выглядели бы как анекдот, но, к сожалению, анекдот оказался кровавой фантасмагорией: «…самым удобным местом для эвакуации следует считать Соловки, где можно заселить до 1200 человек. <…> Но мы встретили у монашествующей братии возражения, которая запротестовала против поселения женщин, соглашаясь лишь на мужчин, старух и детей». Ему стоило большого труда убедить собранный по этому поводу целый собор, «что их протест не выдерживает никакой критики и идет вразрез с человеколюбием христианства, что приютить всех – долг обители»
[349]. Все по М. Бахтину: русская история оборачивается кровавым карнавалом, пройдет немного времени, и на Соловках будет создан первый концентрационный лагерь Советской Республики, где будут заключены не 1200, а десятки тысяч человек, в том числе и жителей Севера, найдут там могилу. А беспокоящиеся о нравственности монахи частью будут изгнаны, а частью оставлены в своем монастыре на положении заключенных.
Трудности снабжения увеличивались и в связи с тем, что во время наступления войск СО была освобождена большая территория и ее население, хотя и не очень многочисленное, нужно было кормить. В армию вступили тысячи пленных красноармейцев, ртов становилось все больше, а продуктов все меньше. Громкие правительственные сообщения об одержанных успехах, заявления о достаточном количестве продовольствия, а в крайнем, самом невероятном случае – о возможности всех желающих эвакуироваться в Мурманск чередовались с призывами Миллера к тем, кто не способен служить в армии и не приносит пользу в тылу, покинуть область. На заседании ВПСО 21 августа 1919 г. рассматривался вопрос об эвакуации семей государственных служащих. Было решено: «…поручить управляющему Отделом иностранных дел переговорить с представителями Британского Правительства о возможности бесплатной эвакуации семей служащих государственных учреждений с зачислением расходов на означенную надобность в общую сумму долга Российского Государства Англии»
[350].
Англичане согласились вывести за границу всех желающих. 20 сентября в газетах появилось объявление Миллера о том, что из Архангельска отходит последний пароход, на котором можно покинуть область: «Всем, не призванным по долгу службы принять участие в борьбе с большевиками, как то: старикам, женщинам и детям, дана полная возможность, таким образом, покинуть область, не подвергая себя тем неудобствам, и может быть, и некоторым лишениям, которые неизбежно связаны с зимней кампанией». При этом командующий гарантировал семьям государственных служащих «на первое время возможность существования на новом месте, пока не установится правильная выдача им части содержания главы семейства». Но в том же объявлении Миллер заявлял о том, что «задача до крайней возможности удерживать Северную Область будет выполняться с привлечением всех жителей области»
[351]. Объявление оставляло двойственное впечатление. С одной стороны, Миллер уговаривает жителей эвакуироваться, но в то же время призывает их этого не делать. Из всех приказов и писем Миллера видно, что он переходил от отчаяния до восторженных надежд на дальнейшее успешное наступление.
В ноябре – декабре 1919 г. политический и экономический кризис в области усиливался. Нехватку испытывал и фронт. Мы уже писали о сокращении пайков. Но еще более серьезной проблемой был недостаток зимней одежды. В трогательном письме с фронта солдаты 2-й роты 7-го ССП благодарят за полученные ротой подарки и «главное, за теплые рукавички, сшитые заботливой женской рукой. Зима настала, а казенных перчаток нет еще, и много облегчат службу эти 25 пар рукавиц. Правда, в роте не 25 человек и этих рукавиц всем не хватит, но мы надеемся, что и другой кто-либо тоже пришлет»
[352]. Героические защитники Русского Севера вынуждены при 20–30-градусных морозах воевать голыми руками и выпрашивать милости у сердобольных архангельских дам, т. к. на собственный отдел армейского снабжения, несмотря на переполненные склады, они уже не надеялись.
Экономический кризис углублялся политическим. Недовольство диктатурой и тем, как ведется война, наблюдалось в лучших партизанских частях, где эсеры были очень популярны. Эти части оставались верны делу защиты области, даже когда все рухнуло в феврале 1920 г., и прекратили борьбу последними. Но взаимное недоверие партизанских частей к Миллеру, а реакционного офицерства к ним не способствовало успешной борьбе.
По мере того как успех в Гражданской войне склонялся на сторону большевиков, ненависть к социалистам среди офицеров усиливалась. Жертвой теракта стал Гуковский. Офицеры-монархисты его ненавидели, несмотря на то что в ПСР он занимал правые позиции. Но было еще одно обстоятельство, резко усиливавшее их ненависть, – он был евреем. 24 сентября Гуковский должен был покинуть Северную область, где в это время уже не играл никакой политической роли. Видимо, опасаясь, что жертва может от них ускользнуть, они решили действовать. В газетном отчете сообщалось: «В 8 часов вечера в квартире раздался звонок. Гуковский хотел сам отпереть дверь, но когда он приоткрыл дверь, раздался выстрел. Пуля попала в шею и застряла в правой лопатке. Рана признана серьезной»
[353]. Хотя весь город был уверен, что покушение дело рук «организации белых террористов», следствие никого не нашло, Гуковский вылечился и уехал в Париж. Следующей жертвой террористов должен был стать еще один лидер ПСР Иванов. В январе 1920 г. офицеры броневого дивизиона прочли в газете «Возрождение» его стихотворение. Оно им не понравилось, и ценители поэзии на броневике приехали к его дому с намерением убить автора. Жена предупредила Иванова, и только вмешательство Миллера, объяснившего офицерам, что стихотворение написано в правильном политическом духе, а не так, как они его поняли, предупредило расправу.
Значительно ухудшились отношения правительства с торгово-промышленными кругами. Мы уже писали о провале всех попыток заставить местных торговцев и судовладельцев сдавать в государственный банк валюту. Новый управляющий отделом финансов, торговли и промышленности инженер Н. И. Каменецкий, прибывший в Архангельск из Стокгольма, сразу по приезде вызвал к себе виднейших представителей торгово-промышленного класса и в резкой форме потребовал от них сдачи валюты. После того как новый управляющий государственным банком А. А. Репман составил докладную записку с предложением создать новый орган для руководства всей внешней торговлей, в который войдут представители промышленников, отдела финансов и общественности, недовольство архангельской буржуазии, назвавшей новый орган «совнархозом», резко возросло. Но под напором критики со всех сторон архангельские буржуа приняли решение собрать по подписке с богатых людей и торгово-промышленных фирм 5 млн рублей. 14 октября в газете «Северное утро» была опубликована статья «За Родину», в крайне негативном тоне описывающая городских буржуа, так и не выполнивших своего постановления
[354].
