Большинство офицеров с радостью восприняло возвращение дисциплины, военной формы, погон и т. п. Но некоторые опасались, что введение военной формы может спровоцировать солдатские выступления. Марушевский писал: «Другие (офицеры. –Л. П.) боялись этих погон до такой степени, что мне пришлось бороться уже с помощью гауптвахты и дисциплинарных взысканий». Страхи эти были ненапрасными: «Что касается солдат, то меры мои встретили крутое сопротивление. В трактирах и кабаках солдаты силой спарывали нашивки с заходящих туда унтер-офицеров»
[384]. Французская контрразведка в Архангельске сообщала в Париж 3 декабря 1918 г.: «Солдаты выражают крайнее недовольство восстановлением погон и открыто говорят об этом в городе, они отказываются отдавать честь офицерам. Слова “старый режим” слышны повсюду»
[385]. Особенно сильное недовольство выражали матросы, практически не обращавшие внимания на офицеров на улицах города, попытки же сделать им замечания часто приводили к нападениям на офицеров, как русских, так и иностранных. 13 ноября французский контрразведчик писал в Париж: «Имею честь сообщить Вам, что сегодня капитан Ли и лейтенант Брисон на Троицком проспекте встретили матросов. Они не только не приветствовали офицеров и не уступили им дорогу, но силой оттолкнули их. Капитан Ли упал на землю в центре улицы»
[386]. Согласно всем воспоминаниям, команда корабля «Чесма» была главной опорой большевиков в городе, и многие жители Архангельска опасались, что корабль может в любой момент открыть огонь по городу. Но артиллерийские орудия с него были сняты только в феврале 1920 г., накануне эвакуации. Совершенно непонятно, почему власти Северной области продолжали содержать тысячи матросов, настроенных откровенно пробольшевистски и представляющих прямую вооруженную угрозу.
Матросского бунта в Архангельске удалось избежать. Но жесткие меры по восстановлению дисциплины в армии и отправки солдат на фронт спровоцировали солдатский бунт. 7 декабря во время заседания ВПСО «Генерал-Майор Марушевский доложил о назначенном на 11 час. утра 9 декабря торжественном молебствовании и параде войскам по случаю Георгиевского праздника и <…> просил Председателя и Членов Правительства пожаловать на означенное торжество»
[387].
Парад произвел на командующего неприятное впечатление. Он вспоминал: «Лица солдат были озлоблены, болезненны и неопрятны, <…> видна была громадная работа, которую надо было сделать, чтобы взять солдат в руки». Марушевского особенно поразило, что «вторая половина батальона на мое приветствие не ответила»
[388]. В этот день все обошлось. Марушевский, несмотря на впечатление от парада, в тот же день объявил солдатам, что 2-я и 3-я роты Архангелогородского полка 11 декабря выступят на фронт. Для усиления дисциплины он приказал назначить в каждую роту по 10–12 офицеров. Солдаты были хорошо вооружены и одеты, но, понимая, что полностью на солдат полагаться нельзя, во всех ротах были образованы пулеметные взводы, «куда зачислены были лишь отборные, верные люди, на которых в случае нужды можно было опереться»
[389]. Идея создания заградительных отрядов, вооруженных пулеметами, видимо, родилась не только в Красной армии, но и у ее противников. В отличие от белых, большевики все, что касалось уничтожения людей, доводили до совершенства и использовали в колоссальных размерах. Может быть, в этом заключалась одна из причин их победы в Гражданской войне?
Первыми сообщения о том, что в казармах неспокойно, получили англичане. Утром 11 декабря солдаты отказались выступать. Популярный среди солдат командир полка, полковник Шевцов, ничего не смог добиться: «В течение двух часов он убеждал озверелую толпу, что приказание должно быть исполнено и что поведение солдат будет иметь тяжелые последствия для них». Но его никто не хотел слушать. «Солдаты отвечали ему грязной бранью и угрозами». Большое число офицеров ничего не могли сделать. Они боялись даже приблизиться к солдатам. Марушевский, хорошо помня бунты 1917 г., решил действовать жестко. Полковнику Шевцову было дано время до 2 часов дня на уговоры солдат подчиниться приказу. За это время он направил к казарме отборную команду офицерской пулеметной школы с пулеметами и бомбометами. Одновременно на всякий случай к казармам была отправлена рота английских моряков. Успокоить солдат не удалось. По свидетельству Марушевского: «Казарма гудела как улей. Солдаты с чисто революционной элегантностью таскали ружья за собой за кончики штыков и наполняли грохотом прикладов все помещения и лестницы <…>. Из окон и чердака уже стреляли»
[390]. Айронсайд рассказал, что было в дальнейшем: «Через громкоговоритель он (Марушевский. –Л. П.) приказал роте выходить и сдаваться. Единственным ответом на это были возобновившиеся крики и размахивание флагами: тогда пошли в ход два миномета с расчетом из русских офицеров, проходивших переподготовку. Они открыли огонь, и первый снаряд пролетел над казармой, разорвавшись с ужасным шумом во внутреннем дворе. Второй залп ударил по крыше здания, и прежде, чем раздался третий, центральная дверь казармы распахнулась, и солдаты вышли с поднятыми руками. Словно по волшебству, из окон исчезли все флаги, а крики прекратились. Солдаты выстроились на плацу, многие из них были полураздеты и выглядели очень испуганными»
[391].
Марушевский приказал солдатам немедленно выдать зачинщиков, а в случае отказа – осуществить децимацию. Зачинщики были выданы. 1-я рота получила приказ отвести 12 зачинщиков к месту казни и расстрелять их. Хотя Марушевский успокаивал Айронсайда, что английских солдат для подавления выступления не потребуется, он все-таки попросил два взвода английских моряков сопровождать русских солдат с приговоренными. 12 человек были расстреляны русскими солдатами. В 8 часов вечера Марушевский доложил о принятых мерах на заседании правительства. Чайковский, услышав о расстреле, «вскрикнул: Как без суда? Я (Марушевский. –Л. П.) ответил: “по точному смыслу устава дисциплинарного, предоставляющего начальнику безграничные права в смысле выбора средств по восстановлению дисциплины – и на мою личную перед Россией ответственность”»
[392]. Правительство, хорошо понимая, что для того, чтобы избежать повторения 1917 г., нужно действовать жестоко, одобрило действия Марушевского. Даже Игнатьев заявил на одном из рабочих митингов, что правительство не остановится ни перед какими мерами для подавления малейшего сопротивления власти и нарушения воинской дисциплины.
