К трудностям ведения боя в условиях русской зимы солдаты тоже оказались не готовы. Командир роты 339-го полка Дж. Стонер писал: «Мы вступили в бой вдоль Петроградской дороги, окруженной болотами. <…> Болота под снегом не замерзли, и солдаты часто проваливались по пояс, несмотря на полярную обувь, эта борьба с арктической средой очень затрудняет бой»
[550]. Любые обычные действия на войне на Севере часто превращались в сверхзадачу. Вот как вспоминал об этом Шу: «Ночи чудовищно холодные. У некоторых ребят пальцы рук примерзали к оружию, и их приходилось отрывать буквально с мясом. Поверьте – это очень тяжело – зарядить, выстрелить и перезарядить ружье при температуре ниже 30. Желание есть, но пальцы не слушаются»
[551]. Лейтенант американской медицинской службы Генри Кац описывал зимнюю атаку: «5.12. Вышел с боевым отрядом, состоящим из американцев и русских, для того, чтобы выбить большевиков из оккупированной Кодимы в 57 верстах к востоку от Шенкурска. У нас имелась однофунтовая пушка, но она замерзла и не работала. Замерзли все наши пулеметы, так что нам пришлось вернуться в Шенкурск, не сделав ни одного выстрела»
[552]. Уже в ноябре исполнять обязанности часового становилось настоящей пыткой: «Выстоять на посту больше 30 минут был невозможно, я сам подменял их иногда», – писал 24 ноября Ф. Дума
[553].
Сочетание осенней грязи и ранних ноябрьских морозов действовало на солдат подавляюще. Появились первые случаи отказа выходить на позиции. Дума писал в дневнике: «13.2. Ребята из роты “Д” идти отказались и пролежали в грязи всю ночь. Пули постоянно свистели над головой. К утру еще похолодало, и грязь стала замерзать. Мы ужасно мерзли». Случаи обморожения участились. «13 янв. вышли из Чамовой в 6 утра, 30 градусов ниже нуля, шли всю дорогу, прибыли в Туглас в 5 вечера. Я обморозил кисть руки, не заметил, пока не пришли в казармы. Сильная боль, на улице ночью собачий холод. 14 янв. Туглас. На руке как ожоги, страшная боль»
[554], – пишет в дневнике Шу.
В отличие от французов в 1812-м и немцев в 1941-м, союзные солдаты в России были достаточно хорошо экипированы, насколь – ко это возможно в зимних условиях Русского Севера. В полевом дневнике солдата Л. Флеминга из роты «А» перечисляется стандартный набор осеннего обмундирования американского военнослужащего: «1. Полупалатка с шестами и кольями. 2. Два одеяла. 3. Костюм теплый (нижнее белье). 4. Две пары носков. 5. Одно полотенце. 8. Печка. 9. Комбинезон с капюшоном, шапка»
[555]. Дума 26 октября получил зимнюю одежду: «…шубу, шапку, кожаный камзол и шарф, шерстяной шлем, варежки»
[556]. Всем раздали специальную зимнюю обувь, созданную по проекту известного британского полярного исследователя Э. Шеклтона, приехавшего в Северную область в конце 1918 г. Обувь прозвали «ботинки Шеклтона», но она все же не полностью защищала солдат от местных холодов.
Наряду с проливными дождями и непролазной грязью осенью, 30–40-градусными морозами зимой, солдаты столкнулись с еще одной проблемой – невероятным количеством паразитов. Австралийский сержант Перри, прибывший в Мурманск в составе английских войск в июне 1918 г., записал в дневнике 5 июля: «Три мили шли пешком через лес. С комарами творится что-то страшное. Они просто сводили с ума до тех пор, пока мы не разгрузились и не надели большие сетки, из-под которых с той поры и не вылезали». 11 июля он с радостью записал: «С комарами стало полегче»
[557]. Но комары – это сезонное явление, тараканы и клопы – постоянное. Терстон 18 сентября 1918 г. описывал свою поездку на буксире по Северной Двине: «…сели на маленький грязный русский буксир. Количество тараканов и клопов было неимоверное. Во время еды приходилось внимательно следить, чтобы они не попали в пищу»
[558]. Но были и другие насекомые. На медицинском судне с русской командой по реке Ваге 25 октября 1918 г. он отплыл из Шенкурска в Березник: «Проснулся от вшей, зажег свечку и нашел их значительное количество»
[559].
Помимо болотистого характера местности, огромное количество паразитов объяснялось чудовищным антисанитарным состоянием практически во всех населенных пунктах, где были союзники, за исключением ряда богатых кварталов Архангельска. Терстон посетил госпиталь в большом селе Березник: «Госпиталь представлял собой 5-комнатное бревенчатое строение с туалетом, примыкавшим к кухне. Не было вырыто никакой ямы, поэтому фекальные массы падали прямо на землю около ступеней в задней части здания. Отходы образовали уже такую кучу (вода высохла), что часть ее отваливалась и скапливалась во дворе около ступеней. Вокруг двора, примыкавшего к госпиталю, пройти и не вляпаться в фекалии было просто невозможно»
[560]. В этом госпитале лежали американские и шотландские солдаты. А вот его описание русского гражданского госпиталя в двух милях на северо-запад от Березняка: «Состояние здания было вполне приемлемо», но «все кишело различными паразитами и тараканами, так что их приходилось соскребать со стены и выбрасывать в специальный контейнер. Туалеты, как принято у русских, внутри здания, переполнены»
[561].
Непривычным было и внутреннее убранство домов. Э. Аркинс описывает обычный дом в русской деревне: «Практически у всех в углу избы висит <…> икона. <…> Спят на печах из кирпича вместо кроватей. Никакой мебели, кроме скамеек, расставленных вдоль стен комнаты. Зажигают огонь в печах поленьями, когда они прогорят, на уголь ставят еду и запекают в золе»
[562]. Многое из увиденного напоминало американцам о далеком прошлом своей страны. Куерс писал: «Мы остановились в доме у русских на целый день. Это был сельский дом. Они выращивали немного льна и ржи. На наших глазах девочки пряли лен, так, как это делали наши прабабушки, а пожилая женщина молола рожь. Это тоже делалось вручную с помощью двух камней»
[563]. Но антисанитарное состояние домов поражало Терстона: «Санитария в этих местах чудовищная. Амбары находятся в конце помещения, вернее, между домом и кухней. Сеновал обычно на одном уровне с кухонным полом. Во многих домах в нем проделана дыра и используется в качестве туалета. Часто это просто двухдюймовая загородка около порога. В самых лучших южных деревнях это может быть закрытый туалет между амбаром и кухней. Никакой дыры не вырыто, отходы выбрасываются прямо на амбарный пол, зловоние вокруг этих домов самое ужасное»
[564].
