Марушевский все хорошо понимал. Он высоко оценивал боеспособность финской армии и необходимость спешить, пока Маннергейм занимает свой пост. Он прекрасно осознавал, что ради освобождения Петрограда и перелома в ходе Гражданской войны можно предоставить Финляндии независимость, которая у нее уже есть, и пойти на незначительные изменения границы в пользу финнов. Но он мог только стараться убедить финнов во временном характере его правительства и в том, что признание независимости Финляндии одной Архангельской губернией не «может иметь большой интерес». Маннергейм ответил на это: «…признание этой независимости хотя бы небольшой частью коренной России могло бы иметь довлеющее значение во всех тех вопросах, которые надо было решать сейчас»
[641].
Марушевскому без особого труда удалось убедить Миллера и его министров в необходимости признания независимости Финляндии и небольших территориальных уступок. Но это не имело никакого значения из-за позиции, занятой Колчаком и его министрами. В июне 1919 г. Сукин послал телеграмму Юденичу по поводу заключенного им с Маннергеймом соглашения. Он писал, что хотя Колчак считает «безусловно желательным движение Маннергейма и не находит возможным возражать против предоставления финляндцам руководства военными операциями», а штаб Колчака «категорически указывает на необходимость, прежде всего, иметь ввиду интересы борьбы с большевиками и облегчить напор на Петроград, всемерно побуждая к тому финляндцев». Но ни на какие уступки в признании независимости Финляндии Верховный правитель не желал идти: «…в наших интересах, чтобы все спорные вопросы были разрешены впоследствии, когда Россия снова окрепнет, теперь же разрешать нежелательно, что может воспрепятствовать освобождению Петрограда»
[642]. Совершенно очевидно, что признание независимой Финляндии могло только способствовать освобождению Петрограда и всей России. Колчак, его министры, подавляющее большинство российских представителей за границей отказывались признать независимость Финляндии, даже несмотря на то что Совет четырех в Версале в телеграмме 26 мая указывал Колчаку, что ему будет оказана помощь только при условии, что он и его сподвижники «дадут гарантии, что их политика преследует те же цели, что и политика Союзных и Дружественных Держав». Одной из главных целей было «признание независимости Финляндии и Польши»
[643].
Многие русские представители за границей вообще считали участие финской армии в походе на Петроград нежелательным. Посол России в Швеции К. Н. Гулькевич, сообщая в Париж С. Д. Сазонову финские условия, вошедшие позднее в соглашения Юденича с Маннергеймом, утверждал: «Петроград привлекает финских добровольцев главным образом возможностью грабежа, помешать которому не смогут <…> небольшие русские отряды, к тому же еще не существующие. Если же предприятие рухнет, у финнов останутся самочинно сделанные нами предложения, как юридические основания для притязаний в будущем»
[644]. Можно восхищаться патриотизмом российских государственных деятелей, так трогательно заботящихся о будущем страны, но совершенно не понимавших весь ужас современного положения, особенно Петрограда, жители которого преследовались советскими карательными органами с большей жестокостью, чем население других частей страны. Некоторые русские государственные и военные деятели в ненависти к финнам доходили до абсурда. Ближайший помощник Юденича, в будущем военно-морской министр в его правительстве адмирал В. К. Пилкин писал адмиралу М. И. Смирнову: «Если финны пойдут одни, или хотя бы с нами, но в пропорции 30 тысяч против трех-четырех, которые здесь в Финляндии, при известной их ненависти к русским и характере мясников, и их политическом стремлении всячески ослабить Россию, в частности, ослабить Петроград, чтобы он не мог даже в будущем претендовать на роль политического центра, они уничтожат, расстреляют и перережут все наше офицерство, правых и виноватых, интеллигенцию, молодежь, гимназистов, кадетов, всех кого могут, как они это сделали, когда взяли у красных Выборг. Они уничтожат наши государственные учреждения, ограбят заводы, взорвут и увезут флот. Идти с ними освобождать Петроград, не имея достаточной силы, чтобы заставить их с нами считаться, – да этого никогда не простит нам Россия, будущая Россия»
[645].
Крайне редко среди русских дипломатов звучали трезвые голоса. Лучше всех понимал необходимость признания независимости Финляндии посол России в Лондоне К. Д. Набоков, который хорошо знал настроения в Лондоне и понимал, что Финляндия уже является независимой, и от признания или непризнания этого факта Россией ничего не изменится, а выгода может быть колоссальной. 14 февраля 1919 г. Набоков телеграфировал Сукину: «Ввиду того, что мирная конференция будет настаивать на независимости Финляндии, считаю, что настал момент России принять инициативу <…> теперешнее правительство Финляндии для нас наиболее благоприятно. Личные мои сношения со здешними финляндскими представителями устанавливают, что они крайне дорожат признанием нами их новорожденной независимости и что было бы близоруко не использовать этого настроения»
[646]. Но Колчак был непоколебим, и на телеграмме Набокова есть его резолюция: «Правительство не считает себя вправе при настоящих условиях решать этот вопрос, отложив его до Национального собрания, но оно считает необходимым поддерживать с Финляндией самые дружественные отношения»
[647]. 17 февраля Набоков вновь писал Сукину: «Убедительно прошу Вас проникнуться сознанием, что независимость последней (Финляндии. –Л. П.) есть совершившийся факт. Державы Согласия рано и поздно признают ее, и нет никаких оснований думать, что они серьезно будут считаться с тем или иным отношением к этому русского правительства, которое они сами не решаются еще признать»
[648].
Одним из наиболее решительных противников немедленного признания независимости Финляндии был бывший министр иностранных дел царской России С. Д. Сазонов. Представитель великой империи никак не мог смириться с ролью жалкого просителя никем не признанной власти. Он искренне считал, что «проклятые чухонцы» должны быть крайне благодарны, что им милостиво позволили участвовать в освобождении Петрограда, а не требовать за это признания какой-то мифической независимости. Но даже Сазонов, будучи опытным дипломатом и проводя все время в Париже и Лондоне, понимал, что обстоятельства сильно изменились не в пользу России и нужно тщательно избегать конфликта с Финляндией. В письме Сукину от 24 февраля он вынужденно признавал: «Хотя Финляндия не имеет права односторонним актом порвать свою связь с Россией, тем не менее полагаю, что при нынешних обстоятельствах нам следует считаться с создавшимся положением, противодействовать которому мы бессильны. Поэтому, ввиду крайней необходимости дать Юденичу возможность подготовить наступление на Петроград, нужно воздержаться теперь от споров с Финляндией»
[649].
