Генеральский муравейник переполошился. В военном министерстве был создан штаб для борьбы с пока еще немногочисленными дрейфусарами. В него вошли генерал Гонз, Анри, Пати де Клам и Лот (заместитель Анри). Они понимают, что основной козырь их противников – это расследование Пикара, и предпринимают лихорадочные усилия для дискредитации последнего. Находящийся в Тунисе подполковник Пикар получает две телеграммы следующего содержания: «Имеются доказательства того, что petit bleu (бордеро. – Л. П.) написано Жоржем. Все открыто, дело очень важно»
[104]. Телеграммы должны доказать, что письмо Шварцкоппена Эстерхази подделано самим Пикаром.
А в это время в Париже Анри подделывает несколько строк в подлинном письме Шварцкоппена Эстерхази. После подделки видно, что имя адресата, майора Эстерхази, явно написано вместо имени другого лица, что искажен и номер дома, и теперь можно будет уверять, что Пикар подделал чужое письмо. Правда, Анри допустил крупный промах, он не подумал о том, что Пикар с самого начала снял с письма копию.
Нужно сказать, что с телеграммами, посланными ему, Пикар поступил совершенно правильно. Он немедленно переслал обе телеграммы в военное министерство и послал жалобу о подлоге. Но, несмотря на это, 11 ноября военный министр Билло поручил генералу Гонзу провести секретное расследование дела подполковника четвертого стрелкового полка Пикара.
Любимец французских националистов
Любимец французских националистов Эстерхази встревожен. Еще до опубликования письма Матье Дрейфуса Пати де Клам, следователь, ведший дело Дрейфуса, а сейчас специально занимающийся связью между штабом по делу Дрейфуса и Эстерхази, сообщает последнему о всех разоблачениях Пикара, а также о том, что дрейфусары собрали многочисленные образцы почерка Эстерхази. В конце своего письма Пати де Клам пишет: «Не показывайте никому это письмо. Оно предназначено только для Вас и для того, чтобы спасти Вас от угрожающей Вам опасности»
[105]. Герой националистов теряет голову от страха и совершает опрометчивый поступок. Он бежит в немецкое посольство, где у него состоялся следующий «любопытный» разговор со Шварцкоппеном.
«Эстерхази: Дайте письменное заявление, что вы имеете связи с Дрейфусом. Я вам буду взамен поставлять важные и всегда точные сведения.
Шварцкоппен: Вы опасный негодяй»
[106].
И в самом деле, от него требуют фантастической вещи – публично признаться, что немецкое посольство занимается шпионажем! Это требует от него его платный агент Эстерхази, с июня 1894 года находящийся у него на жаловании, и хочет, чтобы он обвинил невинного человека Дрейфуса, с которым Шварцкоппен никогда не имел дела.
Эстерхази не успокаивается и пытается шантажировать полковника тем, что он знает любовницу Шварцкоппена. Затем он устраивает мелодраматическую сцену, выхватывает револьвер и грозит застрелить сначала Шварцкоппена, а потом самого себя. Но Шварцкоппен прекрасно знает, с кем имеет дело, и пинком ноги выставляет Эстерхази за дверь. Прямо из немецкого посольства Эстерхази спешит в парк Монсури, где Пати де Клам с наклеенной фальшивой бородой и еще один генштабист, Грибелен, успокаивают немецкого шпиона. Вообще, Эстерхази легко переходит от последней степени отчаяния и самоунижения к безудержной наглости и самодовольству. Приободренный военными и почти всей французской прессой, он пишет наглые письма президенту республики Ф. Фору и отправляет издевательское письмо Пикару: «Меня предупредили, что Вы подкупили против меня двух офицеров, дабы выкрасть служебные документы»
[107].
Но все-таки Фор, даже будучи ярым антидрейфусаром, не настолько потерял голову, чтобы рискнуть принять проходимца. 17 ноября военный губернатор Парижа генерал Сосье вынужден поручить военному коменданту города генералу Пелье произвести расследование дела Эстерхази. 20 ноября Эстерхази получает страшный удар. Газета Figaro опубликовала письма Эстерхази его любовнице мадемуазель Буланси. Любимец французских националистов пишет о своих «нежных» чувствах к Франции: «Любопытно бы узнать, где находится граница, если только таковая существует, терпения этого тугодумного народа, антипатичнее которого для меня не существует на всем свете… В скором времени немцы поставят всех их (французов) на соответствующее место. Хороша эта милая французская армия! Это позор, и, если бы не материальные соображения, я завтра бы покинул ее. Все наши главные военные вожди – трусы и невежды… Я глубоко убежден, что этот народ (французский) не стоит пули, чтобы убить его, и все эти пакости пресыщенных женщин, которым предаются мужчины, подтверждают мое мнение. Если бы мне сказали, что я умру завтра уланским капитаном, зарубив изрядное число французов, я был бы вполне счастлив… Я с наслаждением отправил бы на тот свет тысячу французов»
[108].
В ответ на эту публикацию разгневанные студенческие толпы устраивают бурные демонстрации у помещения редакции и выбивают в нем все стекла, а большинство подписчиков отказывается от подписки на «непатриотическую газету».
Следователь майор А. Равари считает ниже своего достоинства обращать внимание на уланские письма. 10 января над Эстерхази начался суд. О нравственном облике майора знали буквально все. О том, какие чувства он питает к Франции, после публикации его писем в Figaro стало также всем хорошо известно. Прокурор Мано в 1899 году в речи перед всеми палатами Кассационного суда, приведя эти письма, совершенно справедливо заметил: «Следует сознаться, господа, что если этот человек когда-либо предаст Францию, он тем самым только оправдает свои сердечные чувства»
[109].
Почерк бордеро и почерк Эстерхази столь поразительно похожи, что даже сам Эстерхази вынужден это признать. Об этом говорят все независимые эксперты во всем мире. Утверждения Бертильона о том, что Дрейфус специально подражал почерку Эстерхази, находятся в разительном противоречии с его же старыми утверждениями и делают совершенно необъяснимым факт молчания Дрейфуса об Эстерхази. Почему тот ни разу не указал на Эстерхази как на автора бордеро?
Следователи никак не могли найти ни у Дрейфуса, ни у его близких редкую бумагу пеллюр, на которой написано бордеро. Эстерхази пытался обыграть факт использования столь редкой бумаги в свою пользу («…считаю необходимым заметить, что оно написано на калькированной бумаге, обыкновенно на калькированной бумаге не пишут»
[110]), пока не были найдены письма Эстерхази, написанные в середине августа 1894 года (время написания бордеро) именно на калькированной бумаге пеллюр: «Я получил Ваше письмо по возвращении из Шалонского лагеря, где я провел две недели»
[111].
