Размеренно выдыхает и вдыхает. В некоторой суматохе делает несколько коротких записей в тетрадь. Но нужно признать, что в отношении ее учебы отец оказался прав. Еве совершенно непонятна вся эта механическая ерунда.
— Значит, твой домашний арест закончился? — слышит позади себя низкий голос Титова. — Амнистия за хорошее поведение или исход срока?
Не оборачивается. Не прекращает конспектировать.
— Подмена улик и показаний.
— Административный надзор?
— Присутствует. А что?
— Предлагаю прогуляться по злачным местам. Сможешь что-то придумать?
Исаева поднимает голову и отрывает ручку от тетради, но так и не поворачивается. Долго смотрит вперед, на экспрессивно размахивающего руками преподавателя.
— Смогу. Только не забывай, моя очередь выстраивать события.
— Состыкуем.
[1] Ты молодая, красивая и здоровая. Чего тебе не хватает?
[2] Я не знаю.
[3] Туфта.
[4] Я хочу любить.
[5] Инициация (лат. Initiatio) — совершение таинства, посвящение.
19
Вечером встречаются в районе Молдаванки[1], у дворика под номером двадцать шесть на улице Мясоедовской. Ева прячет озябшие пальцы в карманах объемной куртки и, поддаваясь влиянию колоритной атмосферы района, тихо напевает слова знакомой каждому одесситу песни.
— Есть у нас в районе Молдаванки улица обычная, друзья. Старенькие дворники подметают дворики, чтоб сияла улица моя. Улица, улица, улица родная. Мясоедовская улица моя.
— Никак не думал, что ты тяготеешь к подобному репертуару, — сухо комментирует подоспевший Титов.
— Тяготеет дедушка. А я — так, лишь потворствую.
— Ну-ну… — мимоходом хмыкает он. — Пойдем уже.
Адам надвигает шапку ниже и проходит вперед, внутрь дворика. Ева крадется за ним следом. Рассматривает обветшалые оконные ставни, развешанное по двору белье, старую виноградную лозу и цветные лестницы, ведущие прямо к парадным дверям квартир.
— Здесь как будто время остановилось, — завороженно выдыхает она.
— Как будто.
Ускоряя шаг, равняется с Титовым и слегка скашивает взгляд в его сторону.
— Расскажешь мне, почему мы здесь?
Он кивает.
— Я едва не упустил одну важную деталь. Мой отец, то есть человек, которого я всю жизнь считал таковым, никогда не говорил о месте, где он родился и вырос. Я даже не знал — в Одессе ли это произошло. Пока не заглянул в его паспорт.
— Значит, здесь? На Мясоедовской? — спрашивает Ева и задумчиво кивает головой. — Все встает на свои места. Моя мать со Старопортофранковской, недалеко отсюда. Вероятно, они знакомы с детства.
Приставляя палец к губам, Титов крадется в направлении зеленой расшатанной лестнице.
— Сейчас веди себя тихо, Исаева.
Соглашается, но не следует его указаниям. Высокий писк беспощадно рассекает дремотную тишину двора. Шумно разлетаются по сторонам потревоженные скворцы. Лает рвущаяся с цепи псина.
— Что с тобой? — шипит Титов.
— Ко мне кто-то прикоснулся…
Нашарив в кармане смартфон, парень освещает небольшой участок дворика под их ногами и грубо матерится.
— Это всего-навсего коты, — раздраженно поясняет зажмурившейся Еве.
Она открывает один глаз. Затем, медленно, второй. И выдыхает.
— Почему их так много?
— Как маленькая, ей Богу! — раздражается Адам.
— Ой-ой! Прям уж! Хотела бы я видеть тебя в подобной ситуации.
— А ведь я так и знал, что ты все погубишь.
— Знал, и все равно без меня не попытался справиться!
— Мне было скучно, Эва.
— Перестань коверкать мое имя, иначе я за себя не отвечаю!
— А то ты обычно отвечаешь.
Продолжая препираться, едва не сталкиваются лбами. Как вдруг над их головами раздается жуткий скрип и лязг отворяемой двустворчатой двери. Отпрянув друг от друга, поднимают головы вверх и замечают возникшую на лестничной площадке древнюю косматую старуху.
С ружьем в руках.
— Пи*дец, — в унисон выдыхают, уставившись в двуствольное дуло.
— Стоять! Кто такие?
Адам слегка выступает вперед, рефлекторно выставляя перед собой раскрытые ладони.
— Мы пришли с мирной целью.
Не успевает он сделать еще один шаг, как старуха, угрожающе сотрясая ружьем, зычно выкрикивает:
— Стой на месте, сказала! Стрелять буду.
— Чудно, — недовольно соглашается парень. — Стою.
— И приятель твой! Стой, кому говорю? — орет притискивающейся к боку Адама Еве.
— Простите, но мы действительно ничего дурного не собирались делать…
— Девка, что ли? Шо же вам неймется-то? Таки не весна! Зима на носу… А все шныряете по уважаемым дворам.
— Вовсе нет. Мы здесь не за этим!
— Ой, только не морочьте мне то место, где спина заканчивает свое благородное название.
Старуха тянется рукой к стене. Раздается сухой щелчок, и дворик освещает тусклый свет фонарей.
Оба «заложника» щурятся, но остаются неподвижными.
— Господь, мой Бог! Руслан? Ты ли? Господь всемогущий!
Вопреки слабым протестам Евы, Адам резко бросается вперед. Взбегает по древней, осыпающейся ржавчиной, лестнице вверх и подходит к старухе настолько близко, что упирается грудью в ствол ружья.
— Адам, — напряженным голосом зовет его Ева. — Сейчас же спускайся вниз.
Титов не отвечает ей. Смотрит в изучающие его выцветавшие голубые глаза старухи и ждет ее дальнейших действий.
Но в ее глазах вдруг возникает разочарование. А после — облегчение.
— Уходи с Богом, сынок, — тихо произносит она, опуская ружье и упираясь им в деревянный настил.
