С намеренным равнодушием отступает от него и выбрасывает испачканные салфетки в урну.
— Прими душ, Титов.
Не задает ему вопросов. Не справляется о правдивости сделанных ею выводов. А он не хочет ни опровергать их, ни подтверждать. Игнорирование кажется ему сейчас самой разумной реакцией.
По этим причинам оба упускают этот монолог.
Умолкают.
Заполняют легкие кислородом. Сначала громко и жадно. Но постепенно выравниваются. Замедляют и контролируют физические процессы в своих организмах.
Жесткий голос Адама нагоняют девушку уже на выходе.
— Зачем ты ходила ко мне домой, Ева?
— Ты надолго пропал. Мне стало любопытно, что случилось, — отвечает она, слегка оборачиваясь и бросая ему короткий взгляд.
— И все? А Литвин сказал, что ты вышла из квартиры в слезах.
Вспыхивая возмущением, Исаева резко оборачивается.
— Ничего подобного! И в принципе, такого быть не может! Я не плачу.
— Возможно, — растягивает гласные, внимательно за ней наблюдая, — ему показалось.
— Именно. Ему показалось.
Титов сначала жестко сжимает губы, а затем, приоткрывая их, издевательски цокает языком.
— Хорошо.
Еву бесит подобное снисхождение. Она стремится покинуть, ставшую внезапно удушливой тесноту помещения, но какое-то абсолютно незрелое чувство заставляет завершить разговор на критической ноте.
— А я вот замуж выхожу. Да, Титов, — внутренне холодеет, но кивает, решительно глядя прямо ему в глаза. — В феврале.
И сама же ломается от этих слов. Зацикливаясь на внутренней, выжигающей душу, боли, теряет к парню всякий интерес.
Грустная улыбка, появляющаяся на губах Евы, не позволяет Адаму усомниться в ее словах. И он сбивается с мыслей. Не находя слов, шокированно провожает уходящую Исаеву взглядом. Откладывает в памяти неестественную для нее сутулость и вмиг поникшую голову.
«…замуж выхожу… в феврале…»
Это же несерьезно? Это же нереально?
Этого не может быть.
[1] Надежда — это ошибка. Я жив. Я умер. (отсылка к к/ф «Безумный Макс»)
[2] Фа́та-морга́на (итал. fata Morgana — фея Моргана, по преданию, живущая на морском дне и обманывающая путешественников призрачными видениями) — редко встречающееся сложное оптическое явление в атмосфере, состоящее из нескольких форм миражей, при котором отдалённые объекты видны многократно и с разнообразными искажениями.
23
Они молчат, не проронив ни слова, даже час спустя. В номере отеля. Дашка, застрявшая в гуще плавящего мозги напряжения, заторможенно таращит глаза из стороны в сторону. Ее до ужаса пугает парень в татуировках и ссадинах. Он не двигается. Подпирает стену и неотрывно наблюдает за вальяжно-развалившейся на единственной в номере кровати Евой. А та манерно сдувает пылинки со своей шелковой сиреневой пижамы и, выказывая Титову полное пренебрежение, смотрит телевизор.
У Захарченко складывается стойкое ощущение, что если бы не ее надоедливая фигура, окаменевшая в кресле, Адам бы Еву изнасиловал. Он ведь даже не пытается скрыть страстного возбуждения в своем взгляде. Напротив, всем своим видом демонстрирует. Вот-вот и, будто голодный зверь, бросится на вожделенную добычу.
— Что за ересь? — от звука грубого голоса Титова Дарья едва не выпадает из кресла. — Какое замужество? Как тебе это в голову пришло?
Ева поворачивается к нему неторопливо, явно намереваясь пощекотать ему нервы.
— А что? — иронично приподнимает бровь. — Беспокоит такая перспектива?
— Удивляет, Исаева. Ну, какая из тебя жена?
Девушка кривляется и, дергая плечами, ерзает на подушках.
— Тоже мне эксперт нашелся, — а сама-то и слов подобрать не может, чтобы сказать что-то соответствующее для готовящейся к замужеству девушки. Не владеет даже теорией и выпаливает откровенную глупость. — Самая обыкновенная.
— И кто же «счастливчик»? Я знаю его?
— Какая разница?
— Да потому что, мать твою, ты это придумала!
— Не придумала, — робко вмешивается Даша, и Исаева с Титовым, явно забывшие к тому моменту о ее присутствии, резко обращают к ней взгляды. — Это решение Павла Алексеевича.
— Я не обязана ему что-то доказывать! — взрывается Ева.
Адам смеется, но без всякого веселья. С непонятной злостью и едким сарказмом.
— Так получается, тебя нужно спасать из башни дракона, Исаева? — яростно выпаливает он. — За этим ко мне ходишь? Этого от меня добываешься?
Испытывает ненормальный восторг, когда Ева мягко спрыгивает с кровати на пол и пружинистой походкой к нему подбирается. Щурит глаза. Останавливается на расстоянии полуметра, обволакивая Титова знакомой пьянящей дымкой.
— Спроси меня, Адам, чего я хочу.
Он облизывает губы и, слегка закидывая голову назад, пронзает ее бесстыдным взглядом.
— Чего ты хочешь, Исаева?
— Я хочу перекачать твою кровь в свои вены. Я хочу часть тебя внутри себя. Твою силу, Адам.
Он отвечает ей, даже глазом не моргнув.
— Моя кровь не приживется в тебе, Эва. Ты не сможешь принять меня.
— Ты напрасно так считаешь.
Кровь пульсирует по венам Титова, словно разгоряченная лава. И ударяет в голову, как алкоголь.
Алчная улыбка и вызывающе сладострастный взгляд преображают лицо Евы. Она становится, как никогда, дьявольски прекрасной.
«Расчетливая гадина!»
Гневно закусывая губу, Адам выдыхает через нос. Хватая девушку за затылок, прижимается лицом к лицу.
Глаза в глаза.
— Ты такая, мать твою, лживая, Ева. Такая фальшивая.
— И что с того, Адам? — ехидно смеется девушка. Двигая головой из стороны в сторону, умышленно задевает его сжатые губы своими. — Что с того, а? — обжигает дыханием.
— Что с того? — рычит Титов. — Ты заслуживаешь все то, что с тобой происходит. Все!
Он не только видит, еще и чувствует, как Исаева вздрагивает. Ее грудь в несколько неровных этапов приподнимается и опускается. А лицо искажается яростью.
Звонкая пощечина рассекает воздух, но Адам едва чувствует причиненную ею боль. Неистово бесится.
— Не тебе судить, Титов! Не тебе! Ты сам монстр, снискавший ненависть близких и жалкое существование в одиночестве.
Эти слова уж точно лишние. Такого нельзя произносить вслух. Но они же безголовые. Считают, им все можно.
— Прекратите! — испуганно кричит Даша, когда Адам хватает Еву за шею и толкает ее к стене. Не душит, но успешно блокирует удары и притискивает всем своим телом. — Прекратите сейчас же! Адам… — Исаева в соотношении с ним настолько маленькая и хрупкая, что Захарченко серьезно волнуется о том, что Титов ей подобным образом попросту сломает кости. — Адам, пожалуйста… Пожалуйста, я прошу тебя…
