Спир
Флейт открыл дверь-трап арсенала, и мы спустились по аппарели. Шагая первым, я ясно вспомнил всё проведенное тут время и вдруг осознал, так четко, что засосало под ложечкой: я здесь умер. Воспоминания о прадорском плене отделились от моих собственных и отправились в шип, к остальным. Я был спокоен, но знал, что события станут развиваться именно здесь; здесь я найду ответы. Когда мой мимикриботинок опустился на стеклянную корку, дробя ее, будто тонкий лед, что-то вошло в шип, а оттуда – в сознание, отвечая ожиданиям.
Я был боевым разумом Кловисом, заключенным в обломке крушения в полтора километра длиной, падавшем в хромосферу зеленого солнца. В уцелевших герметизированных коридорах вокруг меня – обугленные человеческие кости и жирный дым. Моих големов переклинило, а аварийный выход заблокирован – спасибо прадорскому вторинцу-камикадзе. Когда спасатель-краб выхватил меня из огня, я остался абсолютно безразличен, поскольку давным-давно смирился с неизбежностью забвения…
Я был убийцей-дроном Крутым Опекуном, или Крутью – для своих. Все мои лапки представляли собой холодное оружие, заточенное до атомарного уровня, мои надкрылья – гигантские скальпели, и жало мое способно было пронзить даже пластинчатую броню, чтобы ввести жертве любой из обширной коллекции вырабатываемых мной ядов, вызывавших мучительную смерть. Прадорский первенец с отсеченными ногами кричал и булькал, пока наномехи пожирали его разум и загружали в меня симфонию данных. Я любил свою работу творца ужаса, ведь в ней находила выход моя абсолютная ненависть к моим жертвам…
– Что за мерзкая хрень? – спросила Сепия по радио, голос ее слегка потрескивал в заряженном воздухе, но потом, когда скафандры перенастроились, смягчился.
– Кусочек пазла, – ответил я через форс.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы откликнуться, а значит, она ослабила нашу связь. И на мой невербальный вопрос Сепия ответила:
– Слишком сильно.
– Этот второй – он и моя часть, – встряла Рисс.
– Давайте общаться по радио, – предложил я. – Объясни ей.
Рисс продолжила уже по радио:
– Цех Сто один выбирал воспоминания самых успешных солдат, убийц, боевых разумов, объединял их и помещал в новые создаваемые им разумы. Думаю, мы только что познакомились с частицей Пенни Рояла.
Я перешагнул через белые лозы, снова раздавив стекло, запекшееся здесь после взрыва. Синие плоды напоминали сплющенные дыни, только полупрозрачные. Там и тут валялись, как брошенные перчатки, мертвые спрутоножки; одну я подтолкнул носком ботинка, и она рассыпалась сухой пылью. Справа надо мной нависала туча-наковальня, темная, как железо в свете заходившего солнца. Редкие вспышки молний озаряли ее изнутри. Я вновь погрузился в воспоминания Пенни Рояла.
Я был дредноутом ИИ Вишну‑12, много подобных мне выбрали это имя. Восьмикилометровый ромб моего тела нес оружие, способное уничтожить мир внизу. Но я был математически точен, стреляя, ибо служил высшей цели, знание составляло мой смысл, и верность – мой долг. Однако мир внизу окуппировали, и судьба его обитателей была предрешена. Мои рельсотроны послали тысячи боеголовок с антиматерией в ядро планеты, а я уже наметил следующую задачу. И полетел, оставляя за собой росшее облако раскаленного добела газа, перевитое красными нитями магмы…
Я содрогнулся, увидев безжалостность государственных решений военного времени, одно из «неумолимых уравнений». Планету захватили прадорские войска, но на ней осталось много людей – они скрывались в пещерах, цеплялись за жизнь, прятались от прадорских групп захвата и неизбежно жуткой участи тех, кто попадал в плен. Государство в то время отступало, вероятность его победы в войне была невелика. Я снова скользнул в воспоминания: в них осталось еще что-то помимо того, что я увидел сразу. Мелькнул стоявший на поверхности прадорский корабль, люди, которых, точно стадо, загоняли в трюм бронированные вторинцы. Этим немногим удалось пережить плен и неумеренные аппетиты «хозяев». Их отправляли на Спаттерджей, чтобы выпотрошить и сделать рабами – часть меня уже испытала это на себе.
Дикий ужас швырнул в новые воспоминания, обрушившиеся на меня, как удар в живот. Я пошатнулся, и только рука Сепии удержала меня, не дав упасть. Меня скрутило воспоминание солдата, человека. Его подразделение аннигилировали, и он, больше из стремления отомстить, чем из чувства долга, ухитрился избежать плена и украдкой пронести ПЗУ на прадорский посадочный модуль. Ему даже удалось смыться оттуда и забраться достаточно далеко, прежде чем нажать на кнопку дистанционного детонатора, который он всё время крепко сжимал во взмокшем кулаке. Были и другие, и много, но объединяло их одно – эмоции, гнавшие к успеху вопреки трудностям. И это не одобрил бы ни один ИИ.
– Эмоции, – пробормотала Рисс.
Да, я не забыл воспоминаний Рисс о том, как ее создали в Цехе 101. Дрон-богомол, с которым она спасалась, сказал ей: «Отличная была идея – одарить ИИ завода-станции эмпатией и сознанием человеческой матери, чтобы он наверняка приглядывал за своими детишками». Оттого-то ИИ Цеха 101 и сошел с ума. Вынужденный создавать полчища детей и, чтобы защитить себя, сразу посылать их в практически безнадежный бой, завод-станция испытывал горе, которое не смог перенести. Он решил, что единственный способ избавить детей от страданий – убить их всех. И только сейчас, размышляя об этом, я понял, что дети тоже страдали.
– Цех Сто один многих своих детей снабдил эмоциями, эмпатией, способностью чувствовать боль и страх, – сказала Рисс. – Мне боль и страх не предназначались, ведь они помешали бы моим функциям. Их обычно давали крупным объектам, которые Государство не хотело потерять, – вроде истребителей.
– Эмпатия, – повторил я. И сразу вспомнил о Тренте, Пенни Рояле в микрокосме, ставшем пробой и предметом изучения.
Я оглянулся на «Копье», которое когда-то называлось «Изгнанное дитя», только сейчас осознав, насколько зловещим оно выглядело и как корабль походил на гигантский саркофаг.
В следующий миг я увидел, как похожий на саркофаг корпус рождавшегося истребителя переместился на тридцать метров вниз по почти тринадцатикилометровому строительному туннелю. В пространстве, которое он занимал, уже торчали раскаленные добела керметовые распорки, точно сходящиеся лазерные лучи. Потом они согнулись, покоробились под напором сверкающего силового поля.
Возник остов еще одного истребителя – и отправился за своим товарищем, охлаждаясь до красноты на участках закалки под направленными струями газа. Я наблюдал, как в процессе сборки судно оснащали оружием и приборами, одевали в броню. Я увидел, как в оставшейся полости два объекта, похожие на клапаны древних бензиновых двигателей, чуть разошлись в готовности. Корабельный кристалл помещался в амортизирующем кубическом контейнере. Мерцающий кристалл – шестьдесят сантиметров в высоту, тридцать в длину, пятнадцать в ширину – многослойный бриллиант, пронизанный нанотрубками квантовый процессор. Его микроскопическая структура была сложнее строения всего корабля. Этот кристалл совершенно не походил на черный шипастый шар, которым со временем станет.
