Это повтор вчерашней серии.
Сегодня у меня уже вторник. В остальном все по-старому — перелом, подоконник, ожидание.
Завтра самолёт, а я сижу. Я и заяц, больше никого нет. Снаружи облетают деревья, и задувает ветер. Небольшой парк и пустые лавочки с железными спинками. Асфальтированные тропки и кустики по бокам. Серо-холодно.
Прижимаюсь носом к стеклу и вздыхаю, всё неправильно, сбегая, режусь об колючую проволоку, и током бьёт меня.
Настя с Мариной просекли, что их раскрыли, Артур запретил их пускать, зато они шлют ненавязчивые сообщения, мол, что же случилось на парковке на самом деле, как-то странно, не верится, что ты на нервах влетела в ряд авто, вы же там не вдвоем с Артуром торчали. Беременность обсуждали?
Они мучаются изжогой.
Пусть. Тяну зайку за ухо и он кивает, соглашаясь. Открывается палата, и я спрыгиваю на пол.
На пороге вырастает Андрей. Большой, сильный, спаситель. Раскидает в стороны стены и вытащит меня из-под этого обвала.
Замерев, смотрю на свое пальто в его руках, и боюсь радоваться. Пальто то самое, в котором я приехала. Значит, он был у врача. Пообещал и сделал. В этот раз по-честному. Шепотом спрашиваю:
— Отпустили?
Он мнет ткань, растягивает паузу, во время которой пристально смотрит, и мне на ум лезет всякая дурь.
Ночь, санаторий, постель, он сверху. Хорошо, очень хорошо, волшебно. Гадко, подло, он сволочь.
Худший помощник из возможных, но у меня выбора нет, а из троих Морозовых в рассудке лишь самый младший, не играется в стрелка. И поэтому я ответила на его звонок.
— Эх, кис. Сомневалась. Что у меня сил хватит тебя забрать, — он подходит ближе. — Несолидно. При желании я из-под земли тебя достану, не то, что из больницы, — улыбка исчезает, и он мрачно смотрит на мою руку. — Как лапка? Не знаю, сказали ли тебе. Спасибо. За тебя. Ты не уехала. И у меня оба брата целые.
Он встряхивает пальто. Набрасывает мне на плечи, помогает залезть в рукав.
— Я тебя очень обидел. Не потому, что не люблю, считаю сучкой, которая Артура разводит. То есть я так думал, но нет. Тут другое. Чаще всего мы злимся на тех, кто похож на нас самих.
— Мы не похожи, Андрей, — сажусь в кресло, сую ногу в ботинок.
Он наблюдает за моими попытками подступиться к обуви и спускается на корточки. Шнурует ботинок и жмёт плечами.
— Ошибаешься, киса. С тобой одно целое почти.
— Хватит сочинять, — дёргаю ногой.
— Я просто рассуждаю вслух на тему.
— Рассуждай на эту тему молча.
Он молча, сквозь леггинсы, касается губами моей коленки. Смотрю на русую встрепанную макушку, на плечи в синей джинсовой куртке, на виднеющуюся под курткой кобуру, на меховой воротничок с прицепленным к нему значком, на то, как он спокойно сидит на полу и обувает меня, и поражаюсь такой в нем перемене.
Стоило сломать руку в попытке остановить две съехавшие крыши, и вот я уже не плохая.
— Готова? — он выпрямляется. Подхватывает мою сумку. Косится на зайца, пристроившегося на подоконнике. — Этого берем?
Не дожидаясь ответа, суёт игрушку подмышку.
Вместе идём по коридору, оглядываюсь и тереблю гипс. Если сейчас из-за угла выпрыгнет Артур, и что-то случится, виновата точно буду я. Сама разрешила Андрею приехать.
Но если бы не он — так бы и сидели на окне с заинькой и обсуждали сериалы, пока мой самолёт разрезает крыльями облака.
А теперь мы втроём. Удачно выбираемся на улицу, и я, глубоко вдохнув свежий, холодный воздух и с трудом сдерживая ликование, тяну к себе сумку:
— Здесь рядом вокзал. Там всегда полно такси.
— Здесь рядом моя машина — не замедляя шага, он идёт к Ауди, — там всегда полно места.
— Мы так не договаривались.
— Мы никак не договаривались. Заедем пообедать. И как раз договоримся.
Иду за ним, с сомнением смотрю в широкую спину. И затяжно, как слабоумная, соображаю — не один Артур уверен, будто я принадлежу ему, раз взяла его фамилию.
Они все в этом уверены.
Выросли, и привычка выросла вместе с ними, не моё, а наше, и того, что с вещей переключились на людей даже не сознают.
— Прыгай, кис, — он распахивает дверь. У него на плече болтается моя сумка, он прослеживает мой взгляд и усмехается. — Отдам я. Когда покушаешь. Это как с детьми. Сначала суп. Потом гулять.
— Дай сюда! — рявкаю и выдергиваю ремешок.
Покачиваюсь, не могу словить равновесие, падаю, он неловко подхватывает меня, задев больную руку, и я задушенно матерюсь.
— Юля, бл*ть, — он громкость не регулирует, раздражается в полный голос. Откашливается и мягче говорит. — Больно? Я не хотел. Извини. Не пойдешь ты сейчас никуда, что не ясно? Просто сядь в машину.
— Всё ясно, — отталкиваю его. Придерживаю руку и лезу в салон. Он хлопает дверью. Падает за руль.
Едем по проспекту.
У него звонит телефон.
Он мельком смотрит на экран и принимает вызов. Слушает. Косится на меня и жует щёку. Говорит в трубку:
— Щас буду.
Кидает сотовый на панель. Говорит мне:
— Отец просит подъехать. Тоже обедают. Там на пять минут.
Молча смотрю в окно.
С ним не хотят общаться — пусть знает.
Слова больше не скажу.
Он или не замечает мой показательный игнор, или делает вид, щелкает зажигалкой, выпускает дым, плавно рулит под накрапывающим дождиком. За окном мелькают люди, дома, яркие вывески.
Тормозим возле кафешки с завлекательным приглашением на бизнес-ланч на рястяжке по стеклу.
— Я щас. Послушай музыку, ладно? — он давит кнопку, добавляет звук радио.
Идёт в кафе. Такой весь из себя крутой майор, на ходу помахивает женской сумкой.
Качаю головой. В такт попсовой песенке. Щелкаю кнопками, переключая волну. Моя дверь открывается. И с порывом ветра в салон врывается Настин визгливый наезд:
— Попалась, сучка!
Глава 52
Искоса смотрю на ее чёрную блестящую чёлку. Длинная, на глаза лезет, и от влажности слегка пушится. Вечная Настина проблема — уложить гладкую чёлку, но щас ей на волосы плевать.
— Это машина моего мужа. Выметайся, — она воровато оглядывается на кафе, убедившись, что Андрея нет, тянется ко мне и хватает за плечо. Замечает на заднем сиденье зайца и хлопает ресницами. — Это что? Игрушки ребенку покупаете? Или это тебе? Спасибо за сына.
— Настя, — дёргаю плечом, спускаю ноги на асфальт. — Отвали. Мне вот не до тебя, веришь?
