Франциск
Говоря совершенно искренне, я полагаю, что любовь, смотря по свойствам своего предмета, может быть и худшей из душевных страстей, и благороднейшим деянием.
Августин
Для ясности приведи какой-нибудь пример.
Франциск
Ежели я горю страстью к мерзкой и развратной женщине, то моя страсть есть верх безумия; если же меня очаровал редкий образец добродетели и я стремлюсь любить и обожать его, – как мыслишь? Или ты не видишь никакой разницы между столь различными вещами и стыд, по-твоему, вовсе исчез? Я же, если мне позволено высказать мое мнение, считаю первую любовь тяжелым и пагубным бременем для души, вторую же – едва ли не величайшим счастием. Если ты почему-нибудь держишься противоположного взгляда, то пусть каждый следует своему убеждению, ибо мнения, как ты знаешь, бывают крайне разнообразны и всякий волен судить по-своему.
Августин
В делах спорных суждения различны, но истина всегда одна и та же.
Франциск
Против этого я не спорю, но нас сбивает с пути то, что мы упрямо держимся стародавних мнений и с трудом отрываемся от них.
Августин
Если бы ты так же здраво судил обо всем вопросе любви, как ты судишь об этом предмете!
Франциск
Коротко сказать, мое мнение кажется мне столь правильным, что тех, кто держится противного взгляда, я положительно считаю безумцами.
Августин
Застарелую ложь принимать за истину, а истину, дознанную недавно, считать ложью, то есть ставить существо дела исключительно в зависимость от времени есть верх безумия.
Франциск
Твои усилия тщетны, я ничему не поверю. Мне приходит на мысль изречение Туллия: «Если я заблуждаюсь в этом, то заблуждаюсь охотно и не хотел бы, чтобы меня лишили этого заблуждения, пока я жив».
Августин
Он употребил эти слова, говоря о бессмертии души, что есть прекраснейшее из всех убеждений, и желал ими выразить, что на этот счет у него нет никаких сомнений и что противоположных мнений он не желает и слушать; ты же незаконно пользуешься его словами, защищая гнусное и в высшей степени ложное мнение. В самом деле, будь душа смертна, было бы все-таки лучше признавать ее бессмертною, и эта ошибка должна была бы считаться спасительной, так как она вселяла бы любовь к добродетели, к которой следует стремиться ради нее самой, хотя бы отнята была всякая надежда на награду; а если бы душа была признана смертною, стремление к добродетели, несомненно, ослабело бы, и, наоборот, обетование будущей жизни, хотя бы ложное, по-видимому, весьма пригодно для того, чтобы подстрекать души смертных. А какие плоды принесет тебе это твое заблуждение, ты увидишь; оно ввергнет твою душу во все безумия, где исчезнут и стыд, и страх, и разум, укрощающий неистовство страстей, и познание истины.
Франциск
Я уже сказал тебе – твои старания тщетны; я твердо помню, что никогда не любил ничего постыдного, а любил только прекраснейшее.
Августин
Известно, что можно и прекрасное любить постыдно.
Франциск
Я не погрешил ни в существительных, ни в наречиях, поэтому перестань уж теснить меня.
Августин
Что ж ты хочешь, подобно буйным сумасшедшим, испустить дух среди шуток и смеха? Или ты предпочтешь подать какое-нибудь лекарство твоей, жалости достойной, больной душе?
Франциск
Я не отвергаю лекарства, если ты докажешь, что я болен, а здоровым усиленный прием лекарств часто бывает пагубен.
Августин
Когда ты начнешь выздоравливать, ты сам, как это бывает со многими, признаешь, что был тяжело болен.
Франциск
В конце концов я не могу отказать в уважении тому, чьи мудрые советы я и раньше не раз, и особенно в эти последние дни, изведал на деле. Итак, продолжай.
Августин
Прежде всего прошу тебя простить мне, если, принуждаемый существом дела, я, может быть, несколько резко буду нападать на предметы, обожаемые тобою, ибо я заранее предвижу, как неприятно будет звучать истина для твоих ушей.
Франциск
Повремени минуту, прежде чем начнешь: знаешь ли ты, о чем тебе предстоит говорить?
Августин
Я тщательно обдумал все заранее; речь наша будет о смертной женщине, на обожание и угождение которой ты потратил большую часть твоей жизни. Я сожалею об этом и сильно дивлюсь столь глубокому и долговременному безумию в человеке такого ума.
Франциск
Останови свою бранную речь, прошу тебя. Смертными женщинами были и Фаида и Ливия
{84}. Притом известно ли тебе, что ты заговорил о женщине, чей дух, чуждый земных забот, горит небесной жаждою, в чьих чертах, если только есть правда в мире, сияет отблеск божественной красоты, чей характер – образец нравственного совершенства, в чьем голосе и взоре нет ничего смертного, чья походка обличает существо высшее человека? Помни это хорошенько, и тогда ты поймешь, какие слова ты должен употреблять.
Августин
О безумный! Так-то ты уже шестнадцатый год питаешь пламя своей души лживыми обольщеньями
{85}? Поистине, не дольше властвовал над Италией знаменитый Ганнибал, не чаще выдерживала она натиски вооруженных полчищ, не сильнее пылала в пожарах, нежели тебя за это время палила огнем и одолевала приступами неистовая страсть. Однако нашелся же человек, который наконец заставил Ганнибала удалиться; твоего же врага кто отвратит от твоей выи, раз ты запрещаешь ему уйти и даже сам, сознательно и добровольно, приглашаешь его оставаться у тебя? Несчастный! Ты радуешься собственной беде. Но когда последний день закроет эти очи, чарующие тебя до гибели, когда ты увидишь ее лицо, искаженное смертью
{86}, и бледные члены, тебе будет стыдно, что ты приковал твою бессмертную душу к бренному, жалкому телу, и ты будешь краснеть, вспоминая о том, что ты теперь так упрямо утверждаешь.
Франциск
Да не приведет Господь! Я этого не увижу.
Августин
Между тем это неизбежно случится.
Франциск
Знаю, но не настолько враждебны мне светила, чтобы этой смертью нарушить порядок естества. Раньше ее вступил я в жизнь, раньше и выйду.
