К третьему роду относятся вешки для измерения земли, астролябии и тому подобные орудия, которые не расширяют чувства зрения, но исправляют и направляют его. Если же есть другие примеры, помогающие остальным чувствам в их непосредственных и обособленных действиях, то это примеры такого рода, которые не прибавляют к осведомлению ничего сверх того, что уже имеется, и потому не пригодны для нашей теперешней цели. Поэтому мы о них не упоминаем.
XL
На семнадцатое место среди Преимущественных Примеров мы поставим Побуждающие Примеры, взяв это название из гражданского права, ибо они побуждают к появлению то, что прежде не появлялось. Мы зовем их также Призывающими Примерами, они выводят нечувственное – к чувственному.
Вещи убегают от чувства или вследствие удаленности предмета; или потому, что находящиеся в промежутке тела преграждают путь восприятию; или потому, что предмет неспособен создать впечатление для чувства; или потому, что размер предмета недостаточен для того, чтобы поразить чувство; или потому, что время несоразмерно для возбуждения чувства; или потому, что чувство не переносит действия предмета; или потому, что другой предмет ранее наполнил чувство и завладел им, так что для нового движения нет места. Все это преимущественно относится к зрению, а затем к осязанию. Ибо эти два чувства осведомляют широко и об общих предметах, тогда как остальные три почти не осведомляют, кроме как непосредственно и о свойственных им предметах.
В первом роде выведение к чувственному возможно только в случае, когда к той вещи, которую чувство не может различить из-за расстояния, присоединяется или заменяет ее другая вещь, которая может издали больше возбуждать и поражать чувство, как, например, при обозначении вещей посредством огней, колоколов и тому подобного.
Во втором роде – вещи, скрытые в глубине и загражденные другими телами и не могущие быть легко вскрытыми, приводятся к чувству посредством того, что лежит на поверхности или вытекает изнутри, как, например, распознается состояние человеческого тела по пульсу, моче и тому подобному.
В третьем и четвертом роде выведения охватывают весьма многое и должны изыскиваться отовсюду для исследования вещей. Укажем такой пример. Ясно, что нельзя ни различить, ни осязать ни воздух, ни дух, ни другие предметы этого рода, тонкие в своем веществе. Поэтому в исследовании таких тел, конечно, необходимы выведения.
Итак, пусть исследуется природа Действия и Движения Духа, заключенного в осязаемых телах. Ибо все осязаемое для нас содержит невидимый и неосязаемый дух, который оно покрывает и как бы одевает. Отсюда и происходит этот троякий, могущественный и удивительный источник движения в осязаемом теле: дух, будучи исторгнут из осязаемого тела, сжимает и сушит его, а будучи удержан в нем, размягчает и разжижает; а если он не совершенно исторгнут и не совершенно удержан, то он оформляет тело, расчленяет, упорядочивает, организует и тому подобное. И все это выводится к чувственному посредством заметных действий.
Ибо в каждом осязаемом неодушевленном теле заключенный дух сначала увеличивается и как бы пожирает те осязаемые части, которые наиболее для этого доступны и пригодны. Он их обрабатывает, преобразует и обращает в дух и наконец улетает вместе с ними. Эта переработка и умножение духа выводятся к чувству уменьшением веса. Ибо в каждом усыхании что-нибудь отходит от количества и не только из духа, существовавшего до того, но из тела, которое было прежде осязаемым и заново преобразовалось. Ведь дух невесом. Выход или исторжение духа выводится к чувственному в ржавчине металлов и в других гниениях этого рода, которые останавливаются прежде, чем перейдут к началам жизни. Они относятся к третьему роду этого движения. Ибо в более твердых телах дух не находит отверстий и пор для того, чтобы вылететь. Поэтому он вынужден проталкивать осязаемые части и гнать их перед собой, чтобы они вместе с ним вышли из тела. Отсюда получается ржавчина и тому подобное. Сжатие же осязаемых частей после того, как исторгнута часть духа (почему и происходит это усыхание), выводится к чувству как через само увеличение твердости вещи, так и в еще большей степени через происходящие отсюда трещины, сморщивание, ссыхание тела. Так, части дерева отскакивают и ссыхаются, кожа морщится. Более того (если дух исторгается внезапно вследствие нагревания огнем), тела так спешат сжаться, что свиваются и свертываются.
Напротив того, там, где дух задерживается и все же возбуждается и расширяется действием тепла и подобного ему (как это бывает в телах более твердых и упорных), – там тела размягчаются, как раскаленное добела железо, текут, как металлы, превращаются в жидкость, как смолы, воск и тому подобное. Поэтому легко сблизить эти противоположные действия тепла, которые делают одни тела твердыми, а другие превращают в жидкость, ибо в первом случае дух исторгается, а во втором приводится в движение и удерживается. Последнее из этих действий есть действие самого тепла и духа, предыдущее же есть действие осязаемых частей, только обусловленное исторжением духа.
Но там, где дух не вполне удержан и не вполне исторгнут, а лишь делает попытки выйти из своего заключения и встречает осязаемые части, повинующиеся ему и воспроизводящие каждое его движение, так что куда ведет дух, туда и они за ними следуют, – там происходит образование органического тела, образование членов и остальные жизненные действия как в растительных телах, так и в животных. Это лучше всего выводится к чувству тщательным наблюдением первых начал или попыток к жизни в маленьких животных, рождающихся из гниения, как, например, в яйцах муравья, червях, мухах, лягушках после дождя и т. д. Однако для оживления требуется и мягкость тепла, и податливость тела, чтобы дух не вырывался поспешно и не удерживался вследствие твердости частей, но скорее мог бы сгибать и лепить их наподобие воска.
С другой стороны, множество выводящих примеров как бы кладут у нас перед глазами наиболее важное и имеющее наиболее широкое значение различение отдельных разновидностей духа (дух разделенный или просто разветвленный, или одновременно и разветвленный, и разделенный на клетки; первый вид есть дух всех неодушевленных тел, второй – растительных тел и третий – животных тел).
Подобным же образом явствует, что более тонкие ткани и схематизмы (хотя бы тело в целом было видимо и осязаемо) не различаются и не осязаются. И в этом также осведомление идет посредством выведения. При этом наиболее коренное и первичное различие схематизмов берется из обилия или скудости материи, занимающей данное пространство или измерение. Ибо остальные схематизмы (относящиеся к несходству частей, содержащихся в одном и том же теле, и к их размещениям и местоположениям) имеют второстепенное значение рядом с предыдущим.
Итак, пусть исследуется относительная Распространенность или Сжатость Материи в телах, то есть сколько в каждом из них материя занимает пространства. Ибо нет в природе ничего вернее этого двойного предложения: «Из ничего – ничего не происходит» и «Ничто не уничтожается». Все количество материи или ее сумма остается постоянной и не увеличивается и не уменьшается. Не менее истинно и то, что «количество материи, содержащееся в одном и том же пространстве или измерении, бывает большим или меньшим для различных тел». Так, в воде материи больше, а в воздухе – меньше. И если бы кто-нибудь стал утверждать, что он может обратить какой-либо объем воды в равный объем воздуха, то это было бы то же, как если бы он сказал, что может нечто обратить в ничто. Наоборот, если бы кто-нибудь стал утверждать, что он может обратить какой-либо объем воздуха в равный объем воды, то это было бы то же, как если бы он сказал, что он может сделать нечто из ничего. И из этого изобилия и скудости материи, собственно, и отвлекаются понятия Плотного и Разреженного, которые употребляются во многих и различных смыслах. Следует принять и третье утверждение, также достаточно достоверное, что большее или меньшее количество материи, о котором мы говорим, в том или другом теле можно привести (сделав сравнение) к расчету и точным или приблизительно точным соразмерениям. Так, например, если кто-нибудь скажет: в данном объеме золота есть такое содержание материи, что для винного спирта надобно пространство в двадцать один раз большее, чем занимаемое золотом, для того чтобы сравняться с ним в материи, – то он не ошибется.
