Так что отношение к ней моментально поменялось, теперь она считалась «своим парнем» (и, конечно же, тертый и битый народ лишних вопросов ей не задавал). И это вылилось в конце концов в такое… Когда она через два дня вернулась из очередной поездки в разведвзвод, я, увидев ее, форменным образом обалдел. Было от чего. Х-хосподи! Сабитовские орлы за какой-то час ее перекроили по своему образу и подобию. Только гимнастерка и ремень остались прежними. Вместо юбки – камуфляжные штаны ваффен СС в светло-коричневых и почти черных пятнах и разводах. Вместо пилотки – новехонькая кубанка с красной звездочкой, залихватски сбитая на затылок. Голенища хромовых сапожек, которые я ей вчера спроворил, собраны в классическую «гармошку» – сама она так попросту не сумела бы, опять разведчики постарались. На ремне справа – финка в ладных ножнах из черной кожи, с красивой наборной ручкой из разноцветного плексигласа – четырех цветов. Слева, на немецкий манер, немецкая же пистолетная кобура, тоже кожаная, светло-коричневая (в которой, как вскоре оказалось, был никелированный «зауэр» с полной обоймой).
Первым делом, как и следовало ожидать от женщины, направилась к зеркалу в прихожей и принялась перед ним вертеться. А я так и стоял в состоянии некоторого обалдения – сюрприз, так уж сюрприз.
Навертевшись как следует, с прямо-таки детским простодушием спросила:
– Как я выгляжу, Теодор?
– Как заправский бывалый разведчик…
– Мне так и объяснили, – сказала Линда. – Что именно так и должен выглядеть настоящий разведчик, особенно с орденом Славы. Мы же разведчики, а не какая-нибудь си-во-ла-пая пехота.
Повторяла, конечно, то, что слышала от разведчиков, – сама бы до такого в жизни не додумалась. Выражение лица у меня, должно быть, стало несколько… своеобразное: Линда что-то неладное почувствовала и озабоченно спросила:
– Что-то не так, Теодор? Не могли же они меня разыграть, они сами все примерно так и ходят, я и раньше не раз видела, не вполне по-уставному…
– Вот то-то, – сказал я. – Интересно, что сказал бы твой отец, увидев одетой совершенно не по-устав– ному?
– Ничего хорошего, я думаю. Но ведь они все так ходят, а я теперь тоже разведчик, они говорили, должна соответствовать… Мне что, все это снять и принять уставной вид?
Я понимал: привести ее в божеский вид – все равно что отнять у ребенка игрушку: как блестели у нее глаза, когда вертелась перед зеркалом… В конце концов, она в чем-то права: все разведчики примерно так и ходят, и никто, в том числе и я, их не шпыняет – притерпелись как-то… Тяжко вздохнув мысленно, я махнул рукой:
– Да ладно, щеголяй уж в таком виде, если должна соответствовать.
Ее лицо озарилось радостью:
– Разрешаешь?
– Разрешаю, – сказал я, вторично тяжко вздохнул про себя и подумал: в конце концов передо мной не стоит задача сделать из нее исправного солдата, да и войне скоро конец, и ее все равно демобилизуют. Чем бы дитя ни тешилось…
…Еще через сутки приехал Радаев, предварительно позвонив и спросив, дома ли Линда. И с четверть часа беседовал с ней в моем кабинете, великодушно не выставив меня за дверь – понимал, что я и так в подписках, как Барбоска в блохах… Очень быстро выяснилось, что его интересует одно-единственное: умеет ли Линда находить, как он выразился, «подземные полости» естественного либо искусственного происхождения, и если да, то может ли заглядывать в них.
Линда сказала, что за «полости естественного происхождения», то бишь пещеры, ручается. Чуть смущенно рассказала, что, едва получив наследство, первым делом заглянула в пещеру километрах в двух от Кольберга, туристскую достопримечательность (за совершеннейшим отсутствием других). Чуть конфузясь, уточнила, что искала там клад, о котором в округе с незапамятных времен бродили разнообразные легенды. То ли там спрятал награбленные ценности местный барон-разбойник (которого, на радость прохожим и проезжим, вскоре прикончила либо городская стража, либо конкуренты), то ли во время вражеского нашествия укрыл сокровищницу древний германский король (вскоре павший в бою и оттого, как и барон, не успевший ни с кем поделиться секретом – ну а все, кто сокровища закапывал, по старой традиции тех времен были по приказу короля убиты, как только вышли из пещеры). Никаких сокровищ она не нашла – может, их и не было.
Радаев слушал эту кладоискательскую историю с величайшим вниманием, несколько раз задавая вопросы, вроде бы не имевшие прямого отношения к этой истории, но, безусловно, имевшие, хотя я так и не смог сообразить какое. Потом Линда сказала, что искать «полости искусственного происхождения» никогда не пробовала, но не сомневается, что у нее получится – методика та же самая, что и с наговором на остановку колес, исправно срабатывающим независимо от того, принадлежат ли они телеге, карете или автомобилю. Радаев сказал, что неплохо было бы все же проверить, как говорится, не отходя от кассы, что можно сделать просто и быстро. Она бывала в соседнем доме? Нет? Отлично. Вот пусть и попробует заглянуть в его подвал, а потом опишет. Линда посидела несколько минут с закрытыми глазами, откинув голову на спинку кресла (мне понравилось, что при этом не было ни капельки пота и нехорошей бледности). Потом описала. Радаев вышел, сказав, что вернется через минутку. Окно кабинета выходило на улицу, и я выглянул – благо никакого запрета не было. «Адмирал» полковника стоял перед домом. Подойдя к невидимому мне с моего места шоферу, Радаев что-то ему сказал, наклонясь. Шофер (им оказался Чугунцов) тут же вылез и быстрой походкой направился в сторону соседнего дома, того, что стал объектом очередного ненаучного эксперимента. Вернувшись, Радаев выкурил две сигареты подряд, сидя вполоборота к окну, – явно чего-то напряженно ждал. Наконец дважды прогудел автомобильный клаксон, и на лице полковника промелькнуло нескрываемое облегчение, пожалуй, и нешуточная радость. Однако, повернувшись к нам, он был уже по-прежнему бесстрастен и непрони– цаем.
– Получилось, – сказал он Линде. – Подвал в точности такой, как вы его описали, а подвал безусловно – полость искусственного происхождения… Великолепно. – Он встал и привычным движением оправил гимнастерку. – Завтра с утра будьте дома, я заеду за вами в девять ноль-ноль. Это обоих касается.
И вышел походкой старого строевика. Линда недоуменно уставилась на меня:
– Ничего не понимаю…
– А тут и понимать нечего, – усмехнулся я. – Все как на ладони.
– Что? – удивленно подняла брови Линда.
– Понимаешь…
Я замолчал – дверь открылась, и вошел Чугунцов.
– Выкроил минутку, выпросил у шефа, – сказал он быстро, с непонятной интонацией. – Линда, я прекрасно понимаю, что по-прежнему вам неприятен, но можно один-единственный вопрос? Я доживу до конца войны? – и улыбнулся определенно смущенно. – Раньше как-то над этим и не думал, а теперь, когда до конца всего ничего, так и лезет в голову…
Какое-то время Линда всматривалась в его лицо тем самым знакомым мне взглядом – глаза стали вовсе огромными, в них появились золотистые искорки. Наконец ответила, но таким тоном, словно отмахнулась или, того хуже, отплюнулась:
