Но столь обширная работа не могла быть выполнена из-за враждебных сил, находившихся по ту сторону границы. Наверняка какой-то пункт в соглашении предусматривал возведение подобного заграждения без создания препятствий со стороны императорских сил. Значимым является то, что из больших императорских крепостей, которые охраняли границу до войны, только Месемврия и Адрианополь, обе из которых были как коммерческими, так и военными метрополиями, оказались вновь заселены и восстановлены императором. Другие крепости — Анхиал, Девельт, Филиппополь и Сардина — хотя и не передавались булгарам
[133], были оставлены пустынными и стали легкой добычей для хана несколькими десятилетиями позже. Уже Большое Заграждение контролировало главную дорогу от Адрианополя до Филиппополя; а изоляция и дезертирство из двух западных крепостей позволили Омуртагу обходиться без «заграждения» по западной границе Балканского царства. Представляется даже вероятным, что теперь булгарские государственные деятели предусматривали расширение своего государства на этой стороне; «заграждение», построенное сегодня, завтра было бы бесполезно
[134].
Чтобы отметить торжественность мирного договора, и хан, и император согласились заверить свои слова согласно обрядам веры каждого. К возмущению набожных христиан Константинополя, император, наместник Бога, вылил воду на землю, клялся на мече и на внутренностях лошадей и принес в жертву собак фальшивым идолам булгар. Еще хуже жители христианского города восприняли языческих послов, обратившихся к Святому Евангелию и Богу. Неудивительно поэтому, что чума и землетрясения последовали за столь чудовищной непочтительностью
[135].
Омуртаг, однако, был искренне настроен на воцарение мира на Балканах. Существование Болгарии гарантировалось оружием Крума; сейчас наступило время наслаждаться дарами цивилизации, которую предлагала близость с Византией. Во время его правления Тридцатилетний мир искренне сохранялся ханом. Только однажды булгарские армии прошли на юг от Большого Заграждения; и то только для того, чтобы помочь императору.
В 823 г. император Михаил II был осажден в Константинополе армией и флотом главного мятежника Фомы и находился в столь отчаянном положении, что даже вооружил сарацинских пленников в городе. В своих проливах он приветствовал бы любого, кто был готов помочь ему. Именно тогда в данную ситуацию вмешался хан. Некоторые говорили, что Михаил послал в Плиску с просьбой о помощи, которую ему и предоставили. Другие сообщали более длинную историю; именно Омуртаг начал переговоры, спрашивая позволения вмешаться. Михаил отказался; он не мог нанимать язычников для пролития христианской крови. Но, по некоторым слухам, он отказался из-за вопроса экономии: булгары желали за свою помощь «оплаты» и, в любом случае, вмешательство явилось бы нарушением Тридцатилетнего мира. Но Омуртаг думал о возможности для вмешательства и для грабежа, а ситуация складывалась столь хорошо, что нельзя было ею не воспользоваться; поэтому он все равно пересек границу — и Михаил, конечно, был посвящен в это, простив нарушение соглашения в обмен на помощь и предоставив хану право забрать ту добычу, которую он мог завоевать во время похода. Булгарская армия пересекла Заграждение, прошла мимо Адрианополя и Аркадиуполя к столице. Мятежник Фома узнал об их прибытии; с неохотой он снял свои отряды с осады города и отправился встречать нового противника. Булгары ждали его у Кедукта, акведука, в том месте, где императрица Прокопия махнула на прощание своему несчастному мужу перед вступлением императорских войск на поле Версиникия. При сражении у Кедукта мятежники были разбиты; большая часть армии Фомы была уничтожена. Булгары отправились назад на север, обремененные добычей, а Михаил был спасен
[136].
Омуртаг использовал наступивший редкий мир на Балканах, чтобы заняться строительством за пределами Большого Заграждения. Вероятно, именно в последние годы жизни отца Омуртага и в начале его правления дворец в Плиске, чьи руины мы можем увидеть сегодня, и был построен. Большой лагерь в форме четырехугольника приблизительно две мили на четыре, окруженный грубым валом и одиннадцатью воротами, вероятно, датируется ранними годами булгарской оккупации. Но город дважды разрушался императором во время войн с Крумом; внутренняя цитадель, вероятно, относится к послевоенному времени. Она состояла из укреплений в форме трапеции с круглыми бастионами в четырех углах, двойными прямоугольными бастионами над четырьмя воротами и восемью другими бастионами. Внутри располагались жилые помещения, которые занимал хан, большой зал; почти квадратный, но разделенный на три равные части колоннами, и с апсидой для трона, поднятого над землей на высоком фундаменте. Без сомнения, именно в этом зале Крум разместил колонны и скульптуры, которые он привез из дворца Святой Мамы. Недалеко от дворца находился языческий храм ханов, который позже искупил свое прошлое, став христианской церковью
[137].
Но одного дворца было мало для прославления верховного хана. В Трансмарице, на Дунае, где современный Туртукан все еще охраняет один из самых легких переходов через реку, Омуртаг построил дом великой славы
[138], мощную и великолепную крепость, контролирующую северные подходы к столице. Хан все еще жил в своем старом дворце в Плиске
[139]; и, с удивительной симметрией, ровно на половине пути между двумя своими земными залами, он построил себе третий дом, где должен был покоиться в вечности: роскошную могилу, возведение которой он увековечил надписью на колонне, использованной позднее другими строителями; и теперь о чувствах языческого правителя можно прочитать в одной из церквей в Тырново
[140]. Осенью 821 г. хан построил другую крепость-дворец, дальше на юг от Плиски, охранявшую подходы к столице от Большого Заграждения. Снова он сделал запись о ее создании на колонне, которая была найдена в деревне Чаталар
[141]. «Великий хан Омуртаг», как гласит надпись, является «богом поставленным владетелем земли
[142], где он родился. Пребывая в стане своем Плиске
[143], воздвиг он дворец на реке Тича
[144] и двинул войска
[145] против греков и славян. И построил искусно мост через Тичу
[146]… и постановил в этом дворце четыре колонны, а на колоннах — двух бронзовых львов. Пусть Бог удостоит богом поставленного владетеля чести попирать ногами императора, пока течет Тича… и владея многими болгарами и покоряя врагов своих
[147]; пусть проживет он в радости и веселье сотни лет». Основание крепости по-булгарски датируется словами «shegor alem», а по-гречески — пятнадцатым индиктом. Имя, которое Омуртаг дал этому дворцу, основав его в сентябре 821 г., не дошло до нас; вероятно, оно представляло некоторый булгарский эквивалент словосочетания «великая слава». Но вскоре его стали называть по-славянски, и крепость вошла в балканскую историю под именем Преслав, Великий Преслав, что значит «славный город»
[148]. Слова надписи ясно показывают, что Преслав был построен специально, чтобы внушать трепет славянам, жившим на южной границе, а также грекам, императору и всем его подданным. Кроме того, слова надписи свидетельствуют, что император, несмотря на Тридцатилетний мир, являлся все еще традиционным противником хана, противником, которого более всего хан опасался и более всего стремился подавить.
