Но Маламир не позволил, чтобы это препятствие помешало его македонской политике. Вскоре после 846 г., когда Тридцатилетнее перемирие было завершено, хан послал своего военачальника, кавкана Исбула, в области Струмы и Нестоса снова, вероятно, для того, чтобы продолжить булгарское проникновение дальше на запад. Императорские отряды из этих фем были, вероятно, заняты в сражениях против мятежных славян на Пелопоннесе и не могли выступать против него. Но чтобы создать отвлекающий маневр, императрица — регентша Феодора усилила свои гарнизоны во Фракии и начала систематически опустошать Фракийскую Болгарию. Это оттянуло силы Исбула назад, но прежде булгары аннексировали Филиппополь и продвинулись к Филиппам. За кампанией, видимо, последовало перемирие. О его условиях нам ничего не известно; вероятно, булгары желали продолжить свое продвижение во внутренние части Македонии, которое империя была бессильна предотвратить
[178].
Маламир прожил еще пять лет; но последние дни его жизни были омрачены. Вероятно, здоровье хана окончательно расстроилось — он никогда лично не выступал во главе армии, — а внутренние проблемы государства все более тревожили его; христианство проникло даже в его собственное семейство. Это случилось благодаря греку по имени Кинам. Будучи еще молодым человеком, Кинам был захвачен в Адрианополе Крумом и стал рабом Омуртага. Он оказался весьма способным рабом, но не желал отказываться от христианской веры, чем так разозлил Омуртага, что в конечном счете тот поместил его в тюрьму. После смерти Омуртага Энравота, жаждавший стать господином человека, могущего служить образцом упрямства, попросил своего брата Маламира освободить раба и отдать его ему. Кинам приобрел большое влияние на своего нового владельца, и постепенно Энравота обратился к христианской вере, что грозило большим несчастьем. Энравота, кроме того, что являлся княжичем, находился на высокой позиции в армии — греческий мартиролог называет его также «Boinos» (греческая транслитерация славянского обозначения воина). Но распространение христианства оказалось неизбежно связанным с греческой пропагандой; империя являлась единственным христианским государством, с которым Болгария имела близкие деловые отношения, и императоры любили использовать миссионеров в политических целях. Обращение Энравота весьма напоминало предательство. Кроме того, христианство, вероятно, распространялось среди более низких классов, а иметь на своей стороне князя правящей династии еще больше поощряло булгар переходить в христианство; тем самым их преданность правительству неизбежно становилась сомнительной. Однако число последователей христианской веры оставалось незначительным, пока они не были объединены. Маламир просил своего брата вернуться к поклонению солнцу и луне, как поступали все булгары. Но слава стать первым булгарским мучеником казалась привлекательной для Энравота; он остался непоколебим. Хан был обязан приговорить его к смерти
[179].
Тремя годами позже, в 852 г., Маламир умер сам. Ему наследовал его племянник, сын Звиницы, Борис
[180].
Новый хан Борис был молод и полон безрассудной смелости юнца. Он стремился восстановить военный престиж Болгарии и ее хана, о котором не вспоминали во время правления его дяди. Первым шагом Бориса стал сбор сил на южной границе, что одновременно означало нарушение соглашения, заключенного Маламиром. Но императрица — регентша Феодора оказалась, как нам известно, достойным соперником. Она послала к хану своих представителей, предупреждая, что, если бы тот вторгся в империю, она лично повела бы войска против него: так что, если бы он победил, он не приобрел бы славу, выиграв сражение у женщины, а если бы проиграл, то выглядел бы нелепо. Молодой хан был смущен; но императрица не ограничилась женской дипломатией, предложив пересмотреть границу, переместив ее на юг приблизительно на двадцать пять миль от окрестности Девельта к Железным Воротам в Стара Планина, и затем на запад до Большого Заграждения у Сакар Планины. Данное предложение не стало большой жертвой со стороны императрицы; уступленная территория включала Анхиал и Девельт, но, подобно другим крепостям, которые разрушил Крум, они оставались демонтированными и практически заброшенными с тех пор, в результате чего весь район остался покинутым со времени войны. Но эта уступка помогла Феодоре достичь своих целей; она не могла позволить себе начать войну в это время. Преследование павликианов на восточной границе империи причиняло ей большее беспокойство, нежели вообще заслуживала религиозная политика
[181].
