Эти жесты, однако, были, вероятно, только отражением печальных моментов, которые переживал Симеон, но даже тогда он не забывал вооружаться против императора
[366]. Весной 923 г. он был готов снова вступить в борьбу и осадил Адрианополь. Мощную крепость отважно защищал ее губернатор, Моролеон, но помощь из Константинополя не приходила, а голод вынудил гарнизон сдаться. Симеон вслед за этим дал волю своему гневу против империи; Моролеон был жестоко замучен до смерти
[367]. Но Симеон не смог продвинуться далее. Снова беда разразилась в Сербии. Греческим дипломатам всегда было легко указать на то, насколько неестественным был союз между Сербией и Болгарией; и князь Павел видел в этих словах справедливость. Но его попытка уйти из-под булгарской опеки потерпела неудачу; армии Симеона сместили его и посадили князя Захария на сербский трон
[368].
Сложная ситуация в Сербии сделала Симеона более сговорчивым, в то время как в Константинополе чиновники чувствовали себя более уверенно. Роман постепенно возвратился к своей новой политике, хорошо проиллюстрированной неудачной попыткой освободить Адрианополь. Он позволял Симеону вторгаться во Фракию так часто, как тот желал, чувствуя себя уверенно за стенами Константинополя и надеясь, что в конце концов Болгарию истощат ее собственные усилия. Тем временем главные императорские армии были посланы на Восток, где могли принести государству большую пользу; в свою очередь, против Симеона император нанял иностранные отряды. Сербы, и это было именно так, всегда терпели поражения, но он вел переговоры, испытывая любую возможность добиться успеха, с русами (теперь утвердившимися на юге устья Днепра), печенегами и мадьярами. В этих обстоятельствах он меньше беспокоился о мире, чем патриарх. И даже Николай, сообщавший об этих переговорах и поражении сарацинского пирата, Льва Триполитанского, принял новый, покровительствующий тон в отношении с булгарским князем
[369]. Но, сокрушив Сербию, Симеон вернулся, как обычно, к старой дерзкой цели. Он просил о после, но ясно дал понять, что цеплялся за невыполнимые условия
[370].
Николай тогда решил испробовать новый метод. Со времени правления Зои отношения между Римом и Константинополем были напряженными, но в 923 г. папа был наконец вынужден послать двух легатов, Феофилакта и Кара, в Константинополь и затем в Болгарию, чтобы использовать их влияние в пользу заключения мира. Николай, беспокоясь об этом, забыл о своей патриаршеской гордости настолько, что приветствовал это вмешательство и написал Симеону письмо, где просил князя с уважением отнестись к папским представителям
[371]. Но у Симеона были собственные представления, как вести дела с папой. Он знал, что союз между Старым и Новым Римом был недолговечен. Так что он приветствовал Феофилакта и Кара достаточно дружески, но его беседы с ними, как должен был показать ход событий, совершенно отличались от того, на что надеялся Николай. Тем временем булгарский князь планировал провести еще один большой поход против Константинополя
[372].
Нападение было назначено на лето 924 г.
[373]. Симеон теперь стал мудрее; он понял, что земляные стены города были неприступны. Но у Болгарии не было флота, что заставило его искать союзника. Халиф из династии Фатимидов из Африки находился в состоянии войны с Империей, и в его распоряжении находились многочисленные суда. Симеон отправил посольство ко двору в Махдии, чтобы предложить союз, благодаря которому надеялся получить необходимую морскую силу. Дело было успешно устроено, о чем не знали греки, и булгарские послы уже возвращались с африканскими представителями, когда судно, на котором они путешествовали, было захвачено рядом с южным побережьем Италии императорским отрядом. Император сразу послал халифу письмо и предложил ему выгодный мир, который был с удовольствием принят так как африканцы не имели никакого желания обременять себя заботами на отдаленном северо-востоке; и он держал булгар в заключении
[374]. Но в то же самое время, серьезно встревоженный приготовлениями Симеона, он отправил посольство также в Багдад, к другому халифу, чтобы заключить с ним перемирие, так, чтобы императорские главные армии смогли вернуться во Фракию
[375].
