Император ромеев и булгар, чей пышный титул был сокращен его народом до славянского слова «царь»
[385], решил также иметь своего собственного патриарха. Во время его переговоров с Римом данное назначение пришлось отложить, так как от папы едва ли можно было ожидать одобрения, следовательно, не ранее отъезда Мадальберта в конце 926 г. Симеон возвысил архиепископа Болгарии, Леонтия Преславского, до положения патриарха, что прошло незаметно для Константинополя. Патриарх Николай умер; его преемник Стефан стал инструментом в руках императора Романа, который не проявлял большой заботы в отношении церковных дел
[386].
Новая политика Симеона напугала сербов. Очевидно, именно в западном направлении Симеон теперь стремился расширять границы своего государства, что стало понятно после его неудачной попытки вывести войска из Северной Греции, где булгарские мародеры оставались вплоть до его смерти, совершая набеги к Адриатическому побережью и даже вторгаясь и занимая некоторые районы Пелопоннеса
[387]. В этих обстоятельствах греческая дипломатия была необходима, чтобы стимулировать наступление Захария Сербского в 925 г. Симеон послал своих военачальников, Мармаима и Сигрицу, прежних завоевателей этой страны, против него; но Захарий оказался более удачливым, чем его предшественники. Булгары были разбиты а головы генералов — посланы в качестве подарка в Константинополь. Симеон не привык терпеть поражения и не мог оставить все, как есть. В Болгарии в качестве заложника жил еще один сербский князь, Зеслав (Часлав), мать которого была булгаркой. В 926 г. вторая экспедиция выступила против Захария, на этот раз сопровождаемая Чаславом. Сейчас для Сербии наступили тяжелые времена; князь бежал под укрытие гор к Хорватии. Тогда булгары собрали сербских жупанов, чтобы те пришли с визитом и признали Часлава своим князем. При обещании охранного свидетельства они прибыли, но, как оказалось, только для того, чтобы попасть в плен вместе с князем к булгарам. Затем булгарские армии приступили, не встретив сопротивления, к завоеванию и опустошению Сербии. Они весьма преуспели в этом; страна была полностью разорена и превратилась в пустыню. Жители бежали, если могли, через границу; те, кто остался, были убиты. Симеон добавил новую, но уже безжизненную область к своей империи
[388].
Казалось, теперь надо было бы остановиться, но Симеон никогда не знал, когда это сделать. Аннексия Сербии вплотную приблизила его к королевству Хорватии. Хорватия являла собой упорядоченное государство с большой армией; ее король Томислав был фигурой международного значения. Он не ссорился с Симеоном; его отношения с Константинополем были холодны, и в то время он находился в близком контакте с новым другом Симеона, папой римским. Несколько сербских беженцев обосновались в Хорватии, но они не представляли опасности для Болгарии; горы служили хорошей границей между двумя государствами. Но Симеон, по-видимому, относился к Хорватии ревниво; он испытывал крайне неприятные чувства, наблюдая рядом с собой мощного соседа. Его воображение всегда было слишком грандиозным, а теперь оно уже наделило Симеона манией величия. Решившись сокрушить конкурента, он приказал своему военачальнику Алогоботуру осенью
926 г. вести булгарские армии в Хорватию. Алогоботур пересек горы, но его потрепанные в войнах отряды не могли соперничать с крепкими хорватскими рекрутами. Поражение булгар было вполне убедительным; генерал погиб, как и большая часть его армии. Несколько солдат выжили, спасшись бегством, они и сообщили о судьбе булгарской армии Симеону
[389].
Такое бедствие стало настоящим ударом для Симеона. Его здоровье ухудшилось, и начали сдавать нервы. С непривычным для себя благоразумием он решил заключить мир. Легат Мадальберт проезжал через Хорватию, возвращаясь из Преслава, и предоставил свои услуги, выразив готовность помочь. Мир был достигнут, очевидно, на основаниях статус-кво
[390]. Но Симеон так до конца и не оправился после данных событий.
