Внутренняя история правления Самуила нам неизвестна. Мы знаем лишь о системе налогообложения его государства, на основании который каждый человек, владеющий упряжкой волов, был обязан ежегодно платить по мере зерна, проса и бутыль вина
[509]. Налоговая система, без сомнения, представляла старые булгарские традиции. Видимо, население, исповедующее богомильство, так же как и ортодоксальное христианство, не выражало недовольство его правлением или из-за собственного равнодушия, или из-за страха. Заместители царя, с другой стороны, слишком часто были готовы предать его. Вероятно, это было обусловлено большими перспективами получить материальные блага, которые могла предложить империя; двору Самуила в Македонских горах несколько недоставало утонченности. Комитопулы, видимо, не оказывали такого же покровительства литературе и культуре, как монархи из рода Крума. С другой стороны, Самуил являлся великим строителем. Он возвел большие укрепления вокруг своих цитаделей. Также от этого времени до наших дней дошли несколько церквей, частично сохранившихся: например, около Преспы была возведена церковь Святого Германа, на острове — специальная церковь для хранения реликвий святого Ахиллеса из Лариссы, а в Охриде, которая стала столицей государства вскоре после окончания века, — церковь Святых Константина и Елены и Святой Софии. Все они являются свидетельством архитектурного рвения болгарского царя. Опустошения и перестройки, произошедшие в следующие поколения, затрудняют определение их стиля. Во всяком случае, они, видимо, принадлежали по характеру к провинциальной византийской школе архитектуры, в противоположность императорской школе Константинополя, школы, находившейся в тесном контакте с армянской архитектурой. Возможно, архитекторами Самуила стали армянские пленники из колоний в Македонии, но более вероятно, что эти церкви представляют собой первые честолюбивые попытки местного болгаро-славянского населения в искусстве.
Конечно, роскошь болгарского двора могла быть груба, но в ней присутствовала некая романтика. От своей жены Агаты Хрисилии царь имел несколько детей, чьи необузданные страсти принесли в болгарскую историю любовь. Самуил привез Ашота Тарочского, князя-пленника, в свою столицу и держал его там, заключив в тюрьму. Но Мирослава, старшая дочь царя, увидела Ашота и полюбила. Поклявшись убить себя, если не станет его невестой, она добилась освобождения пленника. После заключения брака Ашот был послан своим тестем, чтобы помочь в управлении Диррахием. Позже они предали царя
[510].
Примерно в то же самое время — вероятно, в 998 г. — Самуил, остановленный сейчас в своем движении на юг и восток, решил расширить владения на северо-западе, вдоль побережья Адриатического моря; обладание Диррахием продемонстрировало ему ценность Адриатики. Однако он был слишком осторожен, чтобы пытаться, подобно своим предшественникам, завоевать долины Внутренней Сербии. Вместо этого он держался побережья, где ему был предоставлен превосходный шанс: княжество Диоклея, современная Черногория, страдало под слабым правлением ребенка, князя Владимира. Самуил вторгся в его страну, захватив город Элкиний и молодого князя и не встретив эффективного сопротивления. Владимир был отослан в Преспу, а Самуил двинулся на север и объявил себя сюзереном Тервунии, княжества, лежавшего выше Черногории на побережье. Из-за произведенного расширения болгарского государства император Василий, который не мог позволить себе держать отряды столь далеко, формально передал охрану Адриатики лояльному Константинополю государству — вассалу Венеции
[511].
И вновь одна из дочерей Самуила сыграла свою роль в этой истории. Подобно своей сестре, княжна Косара была взволнована мыслью о красивом молодом пленнике и вскоре влюбилась в диоклейского князя. Самуил выслушал просьбу Косары, после чего Владимир был отпущен и восстановлен на своем троне, а Косара стала его супругой. В то же самое время дядя Владимира Драгомир укрепился в Тервунии. Оба князя признали верховенство болгар, и Владимир оставался лояльным царю, принеся ему клятву верности
[512].
Молва о доблести Самуила достигла даже мадьяр, и их король, святой Стефан Венгерский, направил посольство, чтобы заключить союз с Болгарией. Условия этого союза были несколько неопределенными, но скреплены брачным союзом: Стефан отправил свою дочь, предназначая ее в жены сыну Самуила и его наследнику, Гавриилу-Радомиру. Но венгерская девушка не была удачлива в любви, в отличие от своих золовок. При дворе в Охриде жила рабыня по имени Ирина, захваченная в плен ребенком при падении Лариссы, девушка изумительной красоты. Княжна, вероятно, всецело соответствовала определенному физическому типу венгерского народа, именем которого называли чудовищ, и поэтому, видимо, даже не надеялась составить конкуренцию сияющей греческой пленнице. Гавриил-Радомир забыл о высоком происхождении своей жены, о том, что ее отец был королем, а ее мать — княжной из императорской династии Запада, и оставил ее ради низкорожденной Ирины. Самуил, всегда сочувствовавший детским страстям своего сына, потворствовал этой связи и признал брак с Ириной, поскольку считал, что венгерский союз не представлял для Болгарии большой ценности. О дальнейшей судьбе венгерской княжны ничего не известно. Покинутая и разведенная, оставленная жить при диком болгарском дворе, столь далеко от родины, она, вероятно, искала убежища в женском монастыре. От брака с Гавриилом-Радомиром она родила одного сына, Петра Делина, который, вероятно, умер молодым; спустя многие годы после падения своей династии его считали честолюбивым, но неудачливым мятежником против императора
[513]. Но в то время как разворачивались эти любовные драмы, и, вероятно, даже до заключения венгерского брака, в полевую армию возвратился император Василий. Примерно в 998 г. дела Самуила казались настолько процветающими, что некоторые представители европейской знати Империи даже желали предать императора. Василий был информирован об этом, и арестовал двоих из них в Фессалониках, магистра Павла Боба и протоспафария Малакина, и выслал обоих из армии — первого в Константинополь, а второго в Азию. После этого некоторые из предполагаемых предателей из Адрианополе — Ватацес и Василий Глаба — сразу же бежали к Самуилу. Василий в течение трех лет держал в тюрьме сына Глаба, но более ничего не мог предпринять
[514]. Вероятно, Никифор Уран продолжал ежегодно совершать походы против болгар, но мы ничего не знаем о них. Весной 1001 г., однако, Василий установил мир на восточной границе своего государства и смог обратить все свое внимание на Запад. В течение четырех лет он проводил регулярные военные походы на территорию Самуила
[515].
