Приложение 10.
Императорский план женитьбы Симеона
В ходе второй войны Симеона с Империей мы узнаем о его намерении жениться, чтобы соединить свой род с императорским. Единственные два упоминания об этих планах неопределенны, но они свидетельствуют, что это был, очевидно, вопрос большой важности. Евтихий Александрийский, составивший несколькими годами позже описание несовершеннолетнего Константина VII, усмотрел причину объявления Симеоном войны в отказе императора, за которого правила его мать Зоя, разрешить своей сестре выйти замуж за сына булгарского монарха, как желал Симеон
[631]. Зимой 920/921 гг., когда Роман сидел на троне, Николай написал Симеону, напоминая ему, что он искал прежде брачного альянса с императором, но императорское правительство в то время отказалось от этого. Теперь, как он считал, такой союз был возможен: Роман желал женить или императорского наследника на булгарской княжне, или наоборот. Николай особо акцентировал, что теперь Симеон мог исполнить свое желание. Однако Симеон, очевидно, проигнорировал данное предложение. В своем ответе он потребовал смещения Романа
[632].
Евтихий был, без сомнения, дезинформирован относительно имен тех, кто должен был вступить в брак. Единственной сестрой Константина, которая не умерла в детстве, была его единокровная сестра Августа Анна, родившаяся задолго до 892 г., которую Лев короновал как императрицу после смерти ее матери и которую он предложил в 898 г. в жены Людовику Прованскому. Этот брак не состоялся, но более мы ничего не слышим об Анне. Данное молчание, учитывая важность в то время каждого живого члена императорской семьи, говорит нам о том, что она вскоре умерла. Едва ли возможно, чтобы принцесса стала объектом энергичных матримониальных предложений Симеона. Но кроме нее, возможно, в императорской семье был только один неженатый человек, живший в 913–919 гг., — сам император.
Целью Симеона должна была поэтому стать женитьба молодого императора на одной из его дочерей. Это выглядело более убедительно; как тесть императора он находился бы в позиции, с которой можно было бы достигнуть императорского трона так же, как сумел это сделать Роман. И это объяснило бы, почему он посмотрел свысока на предложения Николая в 920/21 гг. Тогда уже было слишком поздно: Константин женился на Елене Лакапине, и ее отец был императором. Симеон мог только сердито потребовать, чтобы Роман отрекся от престола.
Нам интересно, когда Симеон выдвинул свое предложение. Очевидно, причиной для него стал беседа с Николаем в августе 914 г.; вероятно, предложение Симеона было благоприятно воспринято, и брак был ему обещан. Николай, желая мира, скорее, приветствовал бы, чем отклонил такой союз. Однако Зоя, мать императора, очевидно, придерживалась других взглядов. Ее приход к власти стал поэтому для Симеона оправданием за возвращение к оружию. Это объясняет и молчание Николая по этому вопросу, пока он еще не стал делом прошлого; учитывая собственное обещание патриарха, отказ правительства, которому он служил и поддерживал, должен был смутить его, чтобы вновь обратиться к вопросу о женитьбе. В этом, как я полагаю, и состоит значение ссылок на брак. Симеон планировал взойти на императорский трон благодаря бракосочетанию своей дочери с тем, кто его занимал; и Николай практически обещал способствовать ему в этом. Только материнская любовь Зои и тот факт, что та же самая идея пришла на ум великому адмиралу, спасли императора и империю.
Приложение 11.
Мир 927 г. и титул Петра
Мы знаем, что по условиям мира 927 г. императорское правительство согласилось признать за Петром Болгарским титул императора (βασιλεύς); Лиутпранд Кремонский был проинформирован об этом императорской канцелярией, когда он пожаловался на первенство, отданное булгарскому посольству
[633]. Мы особенно отмечаем, что Мария Лакапина радовалась тому, что вышла замуж за императора
[634]. В этом вопросе мы не встречаем трудностей, как и в параграфе трактата «De Ceremoniis». Там среди процедур, которые использовались при приеме иностранных послов, присутствует одна, которая относится к «духовному внуку императора (πνευματικός έγγονος), князю (Άρχων) Булгарии», и нет ни одного упоминания о булгарском монархе как басилее. Немного ниже, среди формулировок, которые император должен был использовать в письмах к иностранным властителям, фигурирует следующая — от «Константина и Романа, императоров, к архонту Булгар». Она сопровождается замечанием, что «недавно было написано» («το άρτίως γραφόμενον») «Константин и Роман к их духовному сыну императору Булгарии» («τον κύριον о δείνα βασιλέα Βουλγαρίας)
[635]. В первой из этих форм обращения имена императоров, несомненно, были вставлены — они относятся к Константину Багрянородному и Роману II, которые фактически использовали только вторую форму. Но фразу «духовный внук» нельзя легко объяснить. Если принимать во внимание земные поколения, то эпитет «духовный» является неуместным; значит за словом «внук» должно стоять какое-то иное значение.
Бури
[636] предложил, что монархами, связанными данными отношениями, были Лев VI и Симеон, сын Бориса, крестник императора. Но крестным отцом Бориса был Михаил III. Почему же необходимо принимать во внимание поколения с булгарской стороны, а не императорской? Рэмбо
[637] нашел ответ на этот вопрос, рассматривая кровное родство: Петр был внуком, через свою жену, Романа Лакапина. Императорский титул был или дарован ему после падения Романа, или Роман должен был лишить его титула. Рэмбо, я думаю, прав, настаивая на аспекте родственных отношений, и возможно, что Роман забрал титул у Петра, сообщая тем самым о своем недовольстве, или, во всяком случае, он разработал форму обращения, если пожелал так поступить. Однако, на основании того факта, что не существовало процедуры приема, при которой Петр назывался бы басилеем, я склонен думать, что форма «духовный внук» — это соединение двух форм, одна означает «духовный сын архонт», а другая — «духовный внук басилей». Путаница лишь свидетельствует, что придворные Византии, которые были обычно столь пунктуальны, не расценивали серьезно присвоение императорского титула любым монархом вне Империи и относились к этому с презрительной небрежностью; они никогда не беспокоились на приемах и не обращали внимание на данный вопрос, за исключением тех моментов, когда желали проучить важничающих послов западных правителей, выскочек.
