В тот день у них с мамой впервые произошла крупная ссора. Саша объясняла матери, что это ее личные вещи, которые, она, между прочим, покупает себе сама на деньги, сэкономленные с разных других штучек: лаков для ногтей, заколок, разноцветных резиночек и тому подобного. Она напомнила, что и стирает их всегда сама, на что мать сказала, что все это глупости, а ее родная дочь ведет себя, как последняя дура. Она помнила, как плакала, выбегая на улицу, как отец встал на сторону матери и бросил ей напоследок, что выбросит все носки, раз она так себя ведет. Помнила, как он осуществил свою угрозу, а она назло принесла со школы двойку и устроила голодовку. Это было так давно, но ощущение, будто все повторяется вцепилось острыми когтями в грудь. Александра едва не заплакала, как тогда, в детстве.
Дверь бесшумно открылась, и вошел Соколов. В одной руке он держал ее любимую кружку с космосом, в другой – тарелку с яичницей. И при этом улыбался! Как же ей хотелось его прибить! Понимая, что не может вот так взять и устроить скандал, потому что тем самым выдаст свое необычное отношение к носкам, и, чувствуя, что не в силах справиться с закипающей злостью, не спросила, выкрикнула:
– Ты только яичницу и умеешь готовить? Это по-твоему нормальный завтрак?
– И тебе доброе утро, – растерянно произнес Дмитрий, – ты встала не с той ноги или дурной сон?
– Дурной день!
– Ясно. Настолько дурной, что не будешь завтракать?
– Не буду! – она скрестила руки. Понимала, что ведет себя неразумно, но ничего не могла поделать. Он вторгся в ее личную жизнь. В Ее! Личную! Жизнь! И как теперь узнать, где носки и почему он вообще перенес ее на кровать? Она привыкла засыпать на рабочем месте, неужели не ясно?
– Саша, что-то случилось?
Она бросила на него хмурый взгляд, раздумывая над тем, как задать вопрос, чтобы он ее не высмеял.
– Не понимаю, что именно произошло, но если это из-за того, что я тебя раздел, то…
Раздел? Она и не заметила, оглядела себя и сказала:
– Можно подумать ты меня не видел в белье.
Соколов окончательно растерялся:
– Так что тебя так разозлило? Если не то, что я тебя раздел, тогда что? Укрыл не тем одеялом? Надо было не укрывать?
Он тоже выходил из себя, это чувствовалось. Александра понимала, что это каким-то непостижимым образом одновременно бесит и… заводит.
Дмитрий вздохнул:
– Так как завтрак испорчен – поеду. В Управлении есть дело. Потом, как обещал попробую узнать насчет твоего Шифровальщика. Ушел, – и он повернулся к двери.
Александра не произнесла ни слова. Едва дверь захлопнулась, как она вскочила с кровати и принялась за поиски.
Носков не было в стиральной машине, в коридоре, на кухне, на диване, где она последний раз прикрыла глаза, под ним, на бумагах или где-то под записями. Не нашлось в шкафу, на стуле, на гладильной доске. Она еще раз посмотрела в машине, за ней, в ванне, на батарее. Раздосадованная, на грани истерики вернулась в спальню, опустилась на кровать и наткнулась взглядом на нежно-голубые комочки. Они лежали у ее ног, а она не заметила. Легкое чувство стыда тонким стебельком прорастало в сердце. Селиверстова подавила вздох, еще раз взглянула на носки, заставила себя поверить в то, что с Соколовым была не слишком груба, убедила себя, что в любом случае, он получил по заслугам и открыла один из многочисленных тайников. Эти носки совершенно не сочетались с настроением. Вчера они с Соколовым умудрились поругаться всего дважды, сделали определенные выводы по делу, и в добавок ко всему, он признал, что умнее женщины не встречал. Она была в отличном настроении, и, забежав в ванную, сменила темно-синий на нежно-голубой оттенок, который как нельзя лучше подходил к окончанию непростого для нее дня. Селиверстова хотела в том же духе и проснуться, но… Теперь настроение было испорчено, и цвет необходимо было сменить. Перебрав гору различных вариантов, она вернулась к тому, что было накануне – к темно-синему, надеясь лишь на то, что последующие часы будут более позитивные, чем само утро.
Бриз позвонил в тот момент, когда она допивала чай. Александра с готовностью схватила трубку. Этот звонок мог значить лишь две вещи: либо дело сдвинулось с мертвой точки, либо друг решился посвятить ее в свои проблемы. Во-втором были сомнения, поэтому, отвечая по мобильному, она сразу спросила:
– Новые обстоятельства?
– Привет, – просто произнес он, и Селиверстова по одному этому слову поняла, что Бриз чувствует себя неважно. Она уже открыла рот, желая предложить разговор по душам, как на другом конце прозвучало, – все сложно. Начну с того, что журналисты достали. Такое ощущение, что они ночуют возле отдела. Не знаю, какой умник распространяет всю эту чушь, но пресса ведется. Ты читала, что пишут в интернете?
– Нет.
– Повезло. Рассказываю. В Петербурге появился маньяк. Он выбирает жертв среди женского населения. Возраст его не волнует. Последнее, что видят несчастные перед смертью – это маска быка-дьявола. В качестве орудия убийства маньяк использует собственные руки. И цитата: «Прежде, чем убить женщину, дьявол раздевает ее и заставляет мерзнуть в зимних парках». Как тебе?
– Доля правды есть, но вообще это только подтверждает, что среди своих есть предатель.
– Это, Пуля, мы уже поняли. Пытаемся вычислить, кто сливает информацию. Но это еще не все. Зачитываю: пока дьявол уничтожает женскую часть населения, полиция бездействует. Знаете, что они делают? Разгадывают глупые загадки, которые оставляет маньяк, чтобы отвлечь внимание от своих гнусных преступлений. А ведь полиция не бездействует, Пуля! Есть зацепки!
– Приезжай и все расскажешь.
– Не могу, мне через полчаса надо быть в лаборатории. На месте последнего убийства обнаружен черный волос. Жертва-блондинка, так что скорее всего он принадлежит убийце.
– Но почему не провели экспертизу сразу?
Вздох:
– Потому что, Пуля, был очередной сбой электричества. Кто-то очень хочет помешать расследованию. Я сейчас подхожу к отделению, возможно что-то еще узнаю. Чертовы журналисты! Это не вся информация, но остальное сообщить по телефону не могу. Приеду сегодня часам к восьми, хорошо?
– Почему ты спрашиваешь?
Он замялся:
– Случайно видел одного парня из Управления, и он сказал, что ты теперь в их команде. Надо понимать, это означает, что вы с Соколовым… – дальнейшие мысли не желали облекаться в слова. Иван не желал это признавать, но ему было больно. Он всегда думал, что их дружба может перерасти в нечто большее. Видимо, ошибался.
Александра, в свою очередь, не считала нужным говорить о личной жизни, тем более, что он тоже не все рассказывал и, не вдаваясь в объяснения, бросила:
