– Ничего уже не будет, как прежде.
– Простите?
Рядом стояла официантка – девушка лет на пять моложе. У нее были глаза подведены черным карандашом. Подведены так же, как это делала Ксюша. Василиса не сдержалась и зарыдала в голос.
– Вы в порядке? Может, воды? Вам чем-то помочь?
Василиса отчаянно замотала головой.
Официантка не уходила, и по ее страдальческому лицу было заметно, что в такой ситуации она впервые и боится за последствия. А вдруг, кто-то решит, что это из–за нее плачут? Не зная, как быть, она наклонилась к Василисе и прошептала:
– Если я вас чем-то обидела, извините. Я, наверно, полезла не в свое дело.
Василиса подняла заплаканные глаза и с трудом прочитала имя на бейджике:
– Ксения. Вы тоже Ксения!
Слезы.
Официантка подумала и все же решила ретироваться. Больше никто не подходил. Когда горе, казалось бы, опустошило всю душу, и плакать стало нечем, Василиса взяла меню и подняла руку. Та же официантка тихо поинтересовалась:
– Вы готовы сделать заказ?
– Простите, – так же тихо ответила Василиса, – это все гормоны. Принесите мне что угодно, только не шоколадные маффины.
– Наполеон хотите?
– Хочу.
– Мне он и самой нравится. Вкусный.
Василиса грустно улыбнулась.
Когда муж вернулся домой, она уже не испытывала такой радости от предвкушения подарка, потому что, пока его не было, все думала о Ксюше и о том человеке, который смог лишить ее жизни. Думала о ее родителях, друзьях, о всех тех, кто любил рыжеволосую девушку. И не понимала, как можно совершить такое, ведь ей самой не приходилось сталкиваться с человеческой жестокостью. Окруженная любовью и заботой с самых пеленок, Василиса выросла в полной уверенности, что жизнь, если и не сказка, то достаточно позитивный фильм. То, что произошло с Ксюшей просто не укладывалось в картину ее мира.
– Василек, все хорошо? – объятия, поцелуй.
Она вздохнула, но ничего не ответила.
– Ты из-за трагедии с Ксюшей? – понял Алексей и прижал супругу сильнее, – это ужасно, Василек, но все, что ты сейчас можешь сделать – это не забывать ее. Ну, улыбнись. Василек, помни, ты теперь не одна. Постарайся держаться, а я буду рядом, договорились?
– Ладно, Лешка, я постараюсь.
– Смотри, что я тебе привез, – он протянул небольшую коробку, при одном взгляде на которую сомнений не оставалось, ведь точно такую же она сама подарила маме на день рождения.
– «Биби», – радостно воскликнула она, снимая крышку, а потом еще долго вертелась перед зеркалом, рассматривая красный с черными бабочками головной убор, вот только ее глаза были грустными. Василиса представляла Ксюшу. Ей бы эта шляпка тоже подошла.
Потом они вместе готовили кулебяку, шутили, смеялись, занимались любовью, а после Василиса с наслаждением поедала скумбрию, а ее муж смотрел и не мог понять, за какие такие заслуги ему досталось это рыжее чудо. В памяти всплыл разговор с Егором, и Алексей, глядя на то, как жена причмокивает от удовольствия, про себя решил, что еще одно послание, и он его действительно убьет. Страдать никто не станет, зато одним психом-убийцей станет меньше.
Глава 17
Александра, как и обещала, позвонила своей знакомой журналистке и попросила как-то попытаться отрегулировать происходящее в средствах массовой информации. Та пообещала помочь. Она и сама понимала, что все эти заголовки о бездействующей полиции и разгуливающем убийце делают только хуже. Ситуация и так накалена до предела и было еще не известно, не на руку ли это самому маньяку, а если так, то он явно не заслуживал подобной славы. На том и попрощались.
Иван уехал, едва поступил звонок на мобильный, ничего не объяснив, бросив дежурное «не волнуйся». Селиверстова переживала, что произошло это, едва он погрузился в глубокий сон. Проходя мимо, она слышала его мерное дыхание и улыбалась, глядя на безмятежное лицо, что в последнее время видеть почти не доводилось. Провожая друга, в очередной раз хотела прямо спросить, почему он так встревожился, взглянув на экран и в очередной раз не сделала этого. Она ведь дала ему понять, что готова выслушать, значит нужно дождаться, пока он сам решит поговорить. Пока, видимо, не готов.
Соколов так и не приехал. Не хотелось признаваться, но она ждала: посматривала на телефон, пока заваривала чай, пока делала бутерброды, доедала яичницу… То и дело надеялась услышать звонок в дверь, ничуть не сомневаясь, что старушка-соседка, проводящая пол дня на скамеечке возле дома, впустит его в подъезд, как это делала всегда. И еще Александра записывала новые данные. Последнее заставило отвлечься – она с азартом погрузилась в дело о Шифровальщике.
Она знала, что сегодня по базе проверят Егора Петрова, необычного убийцу с самой обычной фамилией, а завтра с утра начнут сверять улики, адрес уже знали. Про себя детектив заметила, что сообщение личной информации о пациенте, пусть и бывшем, заслуживало не только выговора – увольнения, но и не могла не признать, что для них такое необдуманное поведение сотрудника было выгодным.
Составив из листков с записями женский силуэт, величиной в собственный рост, она легла рядом и принялась за мысленный диалог с бумажной «женщиной». Это было невозможно объяснить, но, несмотря на тот факт, что вопрос о поимке Шифровальщика был практически решен, Александру что-то в этой истории смущало – интуиция настойчиво шептала: «Все не так просто…», и детектив всматривалась в силуэт снова и снова, перечитывала написанное, пытаясь ответить на вопрос: что именно ее беспокоит. Ответа не находила, однако чувствовала: дело именно в незнакомке.
Наступила холодная ночь. Александра надела вишневый свитер с высокой горловиной, который ее мать ненавидела настолько, что громко фыркала, стоило дочери в нем появиться и легла обратно. Она никогда не понимала, чем он ей не угодил, но причины ее мало волновали – в нем она чувствовала себя комфортно. Более того, он принадлежал к тем вещам, что Селиверстова приобрела со своей первой зарплаты в органах.
Мать объясняла, что причина кроется именно в этом: она ненавидела работу в полиции, не лучше относилась к тому, что дочь стала детективом, но Александра подобному объяснению не верила. Это же верх глупости! Она спрятала лицо в мелкой вязке, прикрыла глаза. К тому, что люди вокруг уступают в сообразительности и часто в интеллекте, Александра привыкла, но признать, что собственный IQ передался не по наследству была не готова.
Свитер приятно грел, цвет радовал глаз и тоже согревал. Селиверстова перевернулась на живот, и, не спуская глаз с надписей, продолжала думать о каких-то, пока еще иллюзорных несоответствиях.
Что-то здесь не так.
