– Владимир Андреевич, я уйду, но эти бумаги оставлю вам и, пожалуйста, подумайте, кому мог принадлежать черный волос, найденный рядом с третьей жертвой?
– Селиверстова, ты много на себя берешь, – мужчина приподнялся, опираясь кулаками на стол. Голос звучал не угрожающе – устало, и все же Александра не стала испытывать терпения руководителя отдела и направилась к двери. Но не успела она взяться за ручку, как Рукавица громко добавил:
– Единственное в этом деле, не оставляющее ни малейших сомнений заключается в том, что Петров – шизофреник. Ты услышала, Селиверстова? Он болен.
Детектив кивнула и вышла из кабинета.
Едкое разочарование было заедено приторно-сладким треугольником трюфельного торта под названием «Незабудка» – названием, таким же нелепым, как и вкус самого торта с непонятно зачем затесавшимся зефиром, беконом и гранатовыми зернами между слоями. Таким же нелепым, как и это утро, начавшееся с рассматривания женского силуэта, составленного из многочисленных разноцветных записей и приколотых прямо на обои напротив кровати, от чего Соколов приходил в бешенство, а Селиверстова только ухмылялась, ясно давая понять: он находится на ее территории и должен жить по ее законам.
Сейчас она сидела в одном из ближайших к дому кафе и пыталась понять подсказки, тихим голосом нашептываемые интуицией, но пока ничего путного не выходило и даже торт не радовал, но Селиверстова не сдавалась. Правильная мысль витала где-то в воздухе, совсем рядом, стоило лишь посмотреть на все иначе. Отложив, самый неудачный десерт, который ей только доводилось пробовать и, прислушиваясь к взбрыкнувшему организму, она на всякий случай сделала дыхательную гимнастику, опустошила целый стакан воды и пообещала впредь носить с собой хотя бы «Эспумизан». Затем уже в который раз вернулась к рассуждениям.
Не могла я так жестоко ошибиться с Рукавицей. Не могла. Он такой же интуит, как и я. Так почему же не обратил внимание на те факты, которые мне не дают покоя с того самого момента, как взяли Шифровальщика? Машина, от которой Петров не избавился, синие волосы. Синие! Уму-непостижимо – это ведь настолько яркая улика! Почему он их не маскировал, не убирал, к примеру, в хвост, хотя бы так? Ведь всего лишь один упавший волос мог сразу привести к нему. Сразу! И это его жертвоприношение животных, а ведь в блоге об этом ни слова. Неужели он не хотел похвалиться своими достижениями? Если нет, зачем тогда сообщал об убийствах женщин? И почему описывал себя со стороны так, словно… Словно делал это кто-то другой. А этот черный волос, найденный рядом с жертвой. Она – блондинка, у Петрова волосы изначально светло-русые, сейчас синие. Так почему же никто не провел экспертизу находки? И почему журналисты так резко замолчали? Да, я попросила содействия, но все же это слишком странно. Сначала сплошные преграды, трупы и неуловимый маньяк, а затем, как по мановению волшебной палочки находятся сразу все улики, и сам убийца буквально на ладони, как будто…
– Как-будто все подстроено… – закончила она тихо мысль вслух и почувствовала забурлившую кровь в венах.
Вот именно! А несчастный Петров стал жертвой собственной болезни и злого пытливого ума! Почему же Рукавица не допускает подобной мысли? Или…
Она еще раз прокрутила их диалог и тут ее осенило:
Ну конечно! Он не сказал, что Петров виновен! Ни разу не назвал его преступником. Ни разу, но! Согласился с заболеванием и повторил это дважды. Значит ли это, что и он сомневается? И если да, то так же, как и мы с Бризом понимает, что в отделе есть помощники Шифровальщика? И… подозревает прослушку? Пытается ли он вычислить тех, кто замешан?
Ей очень хотелось в это верить, а еще верить в то, что Рукавица не так прост, каким хочет казаться.
Уже дома, сидя в носках уютного медового цвета, Александра делала записи, сопровождая мыслительный процесс поеданием сырного бутерброда. Есть хотелось жутко, но желания вставать к плите не было никакого, а Соколов сегодня завтрак не готовил. Да что там! Он вообще не пришел ночевать. Накануне, она как обычно, предложила разобраться в его новом деле вместе, но в итоге все привело к очередному раздраю. Разговора не вышло. Обсуждения тоже. Он повесил трубку и до сих пор не звонил.
– Больно надо, – подумала Александра вслух, выбирая из набора несколько маркеров и, записывая следующее:
Что известно о Петрове.
Правее:
Что известно о Шифровальщике.
Подумала, переместилась в спальню, разложила снимки, распечатки блога и, бросив взгляд на стену, принялась с усердием заполнять бумагу.
Петров Егор Тимофеевич. Двадцать три года. С девятнадцати лет страдает шизофренией. То же заболевание наблюдалось и у деда. Итак, два месяца Егор наблюдался в центре Бехтерева у доктора Аничилидзе Романа Абдулаевича. Причина обращения – настойчивый голос в голове. Затем еще полгода в частной клинике «Благодатная» на проспекте Гагарина. Наблюдения вел Сидорович Иосиф Иосифович. Егор Петров был пациентом не буйным, не агрессивным. Стабилизировав состояние, Егора отправили домой. Он должен был посещать доктора раз в неделю, что он исправно и делал. Но…
Она сменила цвет и продолжила.
Если он получал медицинскую помощь, то почему ему не становилось лучше? Голоса в голове, жертвоприношения… Соколов утверждает, так быть не должно. Я считаю так же. Вопрос: что на самом деле происходило в клинике? И почему Петров перешел в частную?
Насколько знала сама детектив: центр Бехтерева был лучшим в Петербурге, да и доверие государственное учреждение вызывало гораздо больше по сравнению с частниками.
Так почему же Егор сделал столь нелогичный выбор? Личный конфликт или что-то другое? А может влияние психического заболевания?
Далее. Найденные трупы животных и записки со словами: «Жертвы моим друзьям – ледяным осам». Почерковедческая экспертиза подтвердила – писал Егор. Что касается самого ритуала жертвоприношения, то он проходил по одному и тому же сценарию. Это рассказал сам Петров, и подтвердила его мать. Сейчас она после реанимации переведена в общую палату и находится в удовлетворительном состоянии.
Итак, осы просили жертв, и тогда Петров находил мелкое животное, высвобождал от внутренностей с помощью кухонного ножа, складывал потроха в коробку из-под обуви и, заворачивая в оберточную бумагу ледяного голубого цвета, оставлял на алтаре. Алтарем служила обыкновенная металлическая стремянка. После этого осы замолкали. Так происходило последние полгода. Коробки с трупами он выбрасывал на следующие сутки после ритуала, но последние три месяца хранил все дома. Когда прибыли полицейские, алтарь был полон.
Селиверстова взяла в руки фотографию и не смогла скрыть отвращения. На каждой ступеньке стояли коробки. Несведущий мог бы предположить репетицию Нового года –этакая кровавая елка и улыбнулся бы, представляя счастливые лица тех, кому предназначались аккуратно упакованные подарки, но, она, к сожалению, знала о содержимом – видела дохлых черепах, мышей, хомяков. И пусть Петров убивал больных животных, суть это не меняло. Отбросила фото и вернулась к записям.
