– Совершенно, – ответила она, – самые опасные изотопы давно распались.
– Кстати, почему ты уверена, что взрыв был именно термоядерный? Если изотопы распались?
– Мы строили модель распределения энергии, основываясь на мощности расплавленных слоев. Да и анализ оставшихся элементов может многое дать, – она махнула рукой, – в общем, не будем в детали. Просто знаем, и все. Практически, со стопроцентной вероятностью.
– А это что за штука? – я указал на «яйцо» вплавленное в слой «лавы».
– А вот теперь, Гриша, – Катя сделала паузу, и многозначительно на меня посмотрела, – мне придется тебе рассказать кое-что, после чего твоя жизнь окончательно и бесповоротно изменится.
– Так она вроде как уже, – я пожал плечами, поднимаясь.
– И то верно, – улыбнулась она, – в общем, были такие писатели, братья Стругацкие. И однажды они написали отличнейшую повесть, которая называется «Пикник на обочине».
– Слушай, – перебил я, – может, я и качок. Но не тупой. Я знаю, кто такие Стругацкие. У меня мама учитель литературы, между прочим.
– Извини, – стушевалась Катя, – я уже говорила, что с детьми долго работала? Очень сложно избавиться от этого проклятого менторского тона.
– Проехали, – кивнул я, – так что ты там говорила про сталкеров?
– Про сталкеров – ничего, – осторожно ответила Катя, – я говорила про «Пикник на обочине». Помнишь, в чем там дело было?
– Прилетели инопланетяне. Наследили. Появилась зона, полная странных штуковин, за которыми охотятся сталкеры, – ответил я.
– Верно! – улыбнулась Катя, – вот только в реальности таких «пикников» за несколько миллиардов лет истории нашего мира было довольно много. Нашу Землю посещали много раз. Пытались даже колонизировать, неоднократно! Да что там – колонизировать – по последним данным как минимум две цивилизации в конце палеозоя вели настоящую войну с применением орбитального оружия за контроль над нашей планетой.
– Мндам, – кивнул я после короткой паузы, – в школе о таком не говорят. Но постой. Если все так, как ты говоришь – это никак невозможно было бы утаить. Если подобных следов много, рано или поздно правда вышла бы наружу. Да и какой смысл утаивать подобное?
– Смысл есть, – ответила Катя, – самое ценное в подобных находках – это артефакты, по которым можно хотя бы частично воспроизвести технологии. Не говоря уж о тех артефактах, которые находятся в рабочем состоянии, вроде твоего тюрвинга. Но дело даже не в этом.
– В чем же тогда? – спросил я – типо, глобальный заговор ученых? Настоящей историей занимаются посвященные?
– И это тоже, разумеется, – кивнула Катя, – но не это главное. А главное в том, что информацию об инопланетных следах добывать очень и очень тяжело. Артефакты совсем не просто увидеть. Например, вот это, – она указала на «яйцо», – ты только что проявил. Потому, что ты видящий. Понимаешь, у меня были некоторые сомнения. Это могло быть уникальное стечение обстоятельств: твой тюрвинг проявил кто-то из неизвестных нам видящих, непосредственно перед тем, как его обнаружил ты. Но теперь мы знаем точно. Видящий – это ты сам.
– Стоп, – я сложил ладони буквой «Т», – тайм-аут. Давай-ка еще раз. Что я сделал с этой штуковиной?
– Понимаешь, – сказала Катя, – все земные организмы имеют одну очень необычную особенность. Первые исследователи, которые ее обнаружили, думали, что она касается только людей, и пытались приучить обнаруживать артефакты животных – собак, свиней, даже куриц. Но тщетно, конечно. Теперь мы совершенно точно знаем, что все живые существа, обладающие мало-мальски развитой системой обработки информации… заметь, речь идет не о нервной системе, потому что простейших это тоже касается! Так вот, все живые существа на земле каким-то образом настроены игнорировать любые объекты искусственного неземного происхождения.
– Извини, не понял, – я пожал плечами, – как это?
– Вот этот объект, – она снова указала на «яйцо», – у нас были веские косвенные основания полагать, что нечто подобное здесь должно присутствовать. Сначала мы нашли следы взрыва. Дальнейшее было делом чистой математики. Мы использовали методы, позволяющие исключить любой элемент интуитивного восприятия. Так вот, согласно совокупности данных с этого места, тут что-то должно было быть. Но мы не могли это увидеть. Этот объект отфильтровывался на уровне подсознания, мы воспринимали его как часть рельефа. И этот встроенный «фильтр» – естественная часть любого живого организма на Земле. Мы, обычные люди, способны увидеть нечто неземное, неестественное, только если нам на него укажет кто-то, у кого этого встроенного фильтра нет.
– Получается, я как Вий? – сказал я, – могу указать остальным, что находится за кругом?
– Интересная аналогия, – Катя удивленно подняла брови, – вот что значит мама – учитель литературы.
– Все равно это ерунда какая-то, – я покачал головой, – способность адекватно воспринимать информацию – это ведь фундамент, основа любой эволюции.
– Кстати, одна из гипотез, объясняющее это явление, основана именно на классической эволюции. Если коротко – те живые организмы, которые проявляли интерес к артефактам неземного происхождения, в большинстве случаев погибали. Соответственно, те организмы, которые по каким-то причинам не могли их выделить среди окружающего естественного рельефа, получали конкурентное преимущество в борьбе за выживание.
– Интересно, – согласился я, – но все равно ерунда какая-то получается.
– Ну, эта гипотеза не единственная, – Катя кивнула головой, – и у нее есть свои недостатки. Но, как бы то ни были, это не отменяет главного факта: ты способен видеть такие вещи. И указывать на них остальным. Понимаешь теперь свою ценность?
– Много нас, таких? – спросил я.
– Хороший вопрос, – кивнула Катя, – правильный. Вас крайне мало. В столетие удается обнаружить одного – двух видящих. В двадцатом веке видящих было трое. Поэтому артефактов было найдено больше, чем за предыдущую тысячу лет, отсюда такой скачок в технологиях.
– А сколько нас сейчас? – спросил я.
– Ты единственный, – вздохнула Катя, – до этого один видящий был в распоряжении Пентагона, он умер в девяносто девятом. И один у ФСО России. Его удалось убить одной из зарубежных спецслужб в две тысячи восьмом. Но это был очень продуктивный видящий – он обнаружил столько артефактов, что России хватит еще на пару десятилетий, чтобы демонстрировать прорывы в самых неожиданных областях, вроде гиперзвукового оружия. Кстати, мы считаем, что их первой реакцией была попытка тебя убить именно из-за этого. Чтобы не рисковать сложившимся балансом.
– Постой, но… – я хотел спросить что-то про защиту тюрвинга, но меня отвлек нарастающий гул.
Я повернулся в ту сторону, и увидел, как прямо на нас, очень низко, почти чиркая брюхом о верхушки многоэтажек несется огромный самолет.
9
Самое страшное в такие мгновения – это ощущение безысходности. Когда отчетливо понимаешь: что бы ты ни делал, куда бы ни бежал – конец предрешен. Странное дело, самолет, конечно же, летел довольно быстро, но из-за его размеров движение воспринималось как в замедленной съемке. Он был слишком огромен, чтобы можно было рассчитывать на спасение.
