Мама, улыбаясь, что-то рассказывала отцу, хлопоча возле духового шкафа. Тот кивал в такт, и улыбался в ответ. Потом мама обернулась к дверному проему. Увидела меня. Застыла, широко открыв глаза. Выронила перчатку-прихват, и молча побежала ко мне, пытаясь сдержать льющиеся сплошным потоком слезы.
Мы долго говорили на веранде, возле газовой горелки-обогревателя, закутавшись в плед. Пили чай, закусывали мамиными пирожками с яблочным повидлом.
Удивительно, но им рассказали почти все. Они знали и про мои особые способности, и про челнок, и про предстоящую миссию. Это было неожиданно. И, что уж там – приятно. По телефону мы такие вещи, конечно же, не обсуждали, и я был готов к долгому разговору, который не понадобился. Я даже начал сомневаться в своих подозрениях относительно Кати и ее организации. Разве так будут поступать те, кто принципиально не желает играть в открытую?
– Достала эта удаленка, конечно, – сетовала мама, – но так мы можем оставаться здесь, в Сочи. Очень любезно со стороны твоих новых работодателей перевезти нас сюда. Хоть я и вижу свой класс только по компьютеру, – она печально вздохнула, и сделала глоток чая.
– Мам, пап, – я, наконец, решился перейти к главному вопросу, – мне тут сказали кое-что. В общем, вы в любом случае мои самые родные и любимые люди на свете, хорошо? Но, все-таки… – я запнулся.
– Сын, ты о чем? – отец удивленно поднял бровь.
– Вы меня подобрали? – спросил я, тут же заметил нелепость формулировки вопроса, и поправился: – то есть, усыновили? Я приемный?
Теперь и мама округлила глаза; они с отцом растерянно переглянулись.
– С чего ты взял? – спросил папа, и развел руками, – кто тебе такое наговорил?
– Это не важно, – ответил я, и покачал головой, – так что… это так?
– Сынок, – мама вздохнула, – ты сейчас занят такими делами. Я понимаю, что приходится… – она махнула рукой, и вытерла появившуюся в глазу слезинку, – но не верь всякой чуши больше. Помнишь, чему я тебя учила? Ты хороший мальчишка. У тебя есть сердце. Всегда спрашивай его.
– Сын, мы тебя родили, как полагается, – твердо сказал отец, – ты – наш. И я сам следил в роддоме, чтобы тебя не перепутали, потому что мама очень этого боялась. Я был на родах.
– Мы очень долго тебя ждали, – продолжала мама, – двенадцать лет. У нас ничего не получалось целых двенадцать лет! – слезы все так же катились по ее щекам.
– Мы уже решились на ЭКО, – добавил отец, – а в то время это было, мягко говоря, совсем не дешево. Но мы нашли деньги. И записались на процедуру.
– Она была назначена сразу после новогодних праздников. Поэтому в тот новый год мы сидели без шампанского, – продолжала мама; когда родители рассказывали что-то, иногда возникало впечатление, что говорит один и тот же человек. Они просто подхватывали и развивали мысли друг друга, – и вот, числа пятого-шестого я поняла, что у меня задержка…
– Мы боялись поверить, – теперь глаза заблестели и у отца, – ты не представляешь сейчас, каково это…
– Так что, я надеюсь, ты сможешь достойно ответить тому, кто в следующий раз будет тебя сбивать с толку, – сказал мама, потом вздохнула, и помешала остывший чай в чашке, – хотя… перед твоим рождением действительно была одна странность.
Я встрепенулся, и затаил дыхание.
– Хотя… да, ерунда, в самом деле, – мама потёрла указательным пальцем висок, и махнула рукой, – и чай у нас остыл! Надо бы новую заварку сделать.
– Мам, – вмешался я, – что там было? Это может быть важно. Я серьезно.
Мама посмотрела на меня, вздохнула, но все-же продолжила:
– В одну из ночей, незадолго до того, как мы узнали главную новость, со мной кое-что случилось… – мама замолкла, подбирая слова, и тогда вмешался отец:
– Твоя мама ходила о сне, – сказал он, – и здорово меня напугала, должен сказать. Однажды ночью я проснулся, и не обнаружил ее в постели. Тогда я не слишком встревожился. Мало ли – не спалось, решила почитать, или воды попить. Но в доме было тихо. Я все-таки поднялся, и осмотрел квартиру. Можешь себе представить, что было, когда я ее не обнаружил?
– Я никогда не видела твоего отца таким испуганным, – снова заговорила мама, – мне кажется, у него даже седых волос после той ночи прибавилось. И хорошо, что он был рядом, когда я пришла в себя! Мне даже было почти не страшно, хотя это было… странно, наверное. Да, это было странно.
– Да уж, – согласился отец, и покивал головой, – прийти в себя в ночном лесу, в километре от дома.
– Это была наша старая однокомнатная квартира на отшибе, ты помнишь? – сказала мама, – мы переехали, когда тебе было три.
– Я помню, – кивнул я, – и что? Что там было – в лесу?
– Да ничего не было, – мама смущенно улыбнулась, и пожала плечами, – я пришла в себя оттого, что папа тряс меня за плечи. Сама в одной ночнушке, сапогах, и пуховике, который я даже не надела толком. Так, на плечи набросила. И было довольно прохладно – конец ноября все-таки.
– Я хотел обратиться к врачам, но мама настояла, что не стоит. Лишняя запись в личном деле могла помешать тебе делать карьеру военного, – отец тяжко вздохнул, – то есть, если бы ты захотел делать такую карьеру.
– Больше это никогда не повторялось, – сказала мама, сделала небольшую паузу, потом сказала: – так, а чай-то еще будем? У нас еще осталось варенье из грецкого ореха. Совершенно потрясающая вещь!
Больше мы к вопросу моего происхождения не возвращались. У нас итак хватало тем для обсуждения: новые закидоны чиновников по вопросу школьного образования, новые компьютерные методы моделирования жидких сред, которые внедряют в отцовской организации. Он у меня инженер. Я блеснул новыми знаниями, полученными во время подготовки. Родителям это было приятно, чего уж там.
8
Первоначальный план был существенно скорректирован. Или, если быть совсем точным – пошел ко всем чертям.
Катя разбудила нас в районе трех ночи. Долго извинялась перед мамой, но не дала мне даже зубы почистить. Мне кажется, еще немного – и она бы забрала меня в машину прямо в трусах.
В аэропорт мы домчались минуты за три. Наверно, если проверить по камерам для фиксации нарушений, мы установили рекорд города. По дороге, в своей обыкновенной манере, она ничего не объясняла.
