Он смотрел только на меня. Плохо. Видимо, что-то заподозрил.
Я повернул голову, и сделал вид, что внимательно осматриваю проплывающую вниу лунную поверхность. Дошел взглядом до «спирали».
– Офигеть можно! – сказал я, стараясь максимально убедительно сыграть искренне удивление, – оно… оно огромно!
От меня не укрылось, что американец с облегчением вздохнул. Чжан улыбнулся одними уголками губ, и тоже переключил своё внимание на лунную поверхность.
– Надо активировать оптику, – сказал он, – надо поискать следы посадки возле конструкции.
Ровно в тот момент, когда он закончил эту фразу, ожили динамики внешней связи.
– Внимание, экипаж, – наземный оператор в ЦУПе снова сменился; в этот раз голос был женским, и довольно приятным, – категорически запрещается проводить дистанционные исследования структуры в кратере Королёв. Повторяю, исследования структуры в кратере Королёв категорически запрещены. Прошу подтверждения.
Мы растерянно переглянулись.
14
Последний сеанс видеосвязи состоялся, когда задержка сигнала уже достигала десяти секунд. Не слишком удобно разговаривать – по хорошему, все вопросы можно было решить в переписке. Но именно этот сеанс принёс приятный сюрприз.
С экрана на меня смотрели родители. Мама обеспокоенно теребила кончик шарфа. Отец сидел, чинно сложив руки на основательном деревянном столе.
Они находились в каком-то помещении, похожем на рабочий кабинет. Правда, не совсем обычный – за окном открывался шикарный вид на заснеженные горы.
Разговор вышел странным. Тяжело говорить, глядя в глаза, зная, что слова так сильно запаздывают.
– Как ты, сын? – спросил отец.
– Да нормально, пап. Тут условия как на круизном пароходе. Кормят вкусно. Даже тренироваться получается!
– Рад слышать, – покивал отец. Потом вздохнул, и сказал: – говорят, после этого сеанса мы тебя больше не сможем увидеть, – он осекся, поймал возмущенный взгляд мамы, и поправился: – в смысле, по видео. Задержка сигнала слишком большая. Вот кто бы мог подумать, что такая астрономическая абстракция, как скорость света коснётся нас лично, а?
– Ты главное возвращайся, сынок, – сказала мама, – мы очень тебя ждем.
– Я обязательно вернусь, мама, – ответил я.
Почему-то в тот момент я необыкновенно остро ощутил, как фальшиво звучали мои слова. Нет, не было у меня уверенности, что я вернусь. Совсем не было. А матери врать – последнее дело… хотя иногда невозможно по-другому.
Пауза двадцать секунд.
– Я знаю, сынок, – голос прозвучал совершенно спокойно и уверенно. Но по маминым глазам уже катились слезы. Крупные, как самые яркие звезды.
После этого разговора на душе было тяжело. Мучали предчувствия. Нет, я не думал о смерти – просто ощущал: впереди нечто, подавляющее своей неопределенностью. И кто я со своими родителями в этом звездном круговороте, в который меня затянуло?
Чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей, я решил пойти в спортзал. Вызвал Питера по внутренней связи, и предложил потренить вместе. С момента начала полета он никогда не отказывался от такого предложения. Впрочем, как и я.
Спортзал на борту был очень хорошо оборудован. Кроме полного комплекта блочных тренажеров с электромагнитными системами сопротивления, заменившими обычные веса, были даже снаряды для занятий с собственным весом. И свинцовые утяжелители, делающие тренировки совсем не скучными.
В зале был даже настоящий октагон, и мы не раз спаринговались. В условиях пониженной силы тяжести ключевое значение приобретала скорость реакции, а масса – наоборот, играла в минус, заставляя преодолевать инерцию. Питер был заметно массивнее. И старше. Поэтому проигрывал по очкам куда чаще, чем я. Хотя до нокаута, разумеется, ни разу не доходило.
Как следует пропотев, мы направились в раздевалку. Так получилось, что в тот раз мы перепутали шкафчики, вместе с ключами. Это было немудрено: раздевалка представляла собой идеальный квадрат с совершенно одинаковыми дверцами шкафов. Даже люк, ведущий в зал, был точно такой же, как тот, который вел в душ. Совершенная симметрия.
Открыв дверцу, я, наверно, секунд пять соображал, куда делась моя сумка со сменкой и полотенцем. И лишь потом обратил внимание на то, что находилось в шкафу.
Мне было известно, что такие шкафчики – это органическая часть американской культуры. Они пользуются ими со школы, и украшать их – естественная человеческая потребность. Вот и Питер не счел нужным в чем-то себя ограничивать.
На внутренней стороне дверцы была закреплена фотография молодого человека. Красивый смуглый парень. Очень спортивный. Видимо, где-то на пляже – он в одних плавках, а рядом – доска для серфинга. Уверенно глядит в камеру, а во взгляде… ну, нет – тут невозможно ошибиться: обожание и какая-то нежность.
– Да мы ключи перепутали! – голос Питера вывел меня из ступора, – держи свой. Бывает же!
– Ага, – кивнул я, и пролепетал: – бывает…
– Через час твоя вахта на мостике. В душе не задерживайся, – Питер улыбнулся мне, и деликатно оттеснил от своего шкафчика.
Я поплёлся к своему, чувствуя, как горят уши. Почему-то мне резко перехотелось полностью раздеваться в присутствии Питера. Не то, чтобы у меня были какие-то предрассудки. Но одно дело в теории проявлять толерантность, и совсем другое – быть голым в помещении с человеком, которого ты очень даже возможно интересуешь не только так товарищ по полёту. И, хоть до этого Питер никак не проявлял своих склонностей – я не был уверен, что смогу с ним продолжать тренировки.
После этого случая я целую неделю находил разные поводы, чтобы уклоняться от совместных тренировок. Даже пытался начать заниматься с Чжаном, когда Питер был на вахте. Но это было совсем-совсем не то: китайский полковник мог часами медитировать в самых причудливых позах, и оттачивать плавность движений при выполнении форм Цигун или Тайцзи. А я не очень силён был в таких вещах.
Наконец, Питер подошёл ко мне за завтраком в тот момент, когда Чжан был на дежурстве.
– Выкладывай. Что происходит? Я чем-то тебя обидел? Ты получил какие-то указания от руководства насчёт меня?
Я фыркнул. Потом посмотрел ему в глаза, и вздохнул.
– Присядем? – сказал я, указывая на столик. Я как раз успел приготовить себе кофе, и он стоял, исходя паром.
Вместо ответа Питер удобно уселся на стуле.
– Слушай, – я попытался собраться с мыслями, – понимаешь, какое дело. Я вырос в довольно консервативном месте. Я, в общем-то, в курсе, что мир давно изменился, и некоторые изменения точно к лучшем. Но некоторые мне принять всё еще довольно сложно. Так уж вышло. И, раз мы вынуждены долгое время делить одно не слишком просторное помещение – единственный выход, это уважать друг друга, и взаимные интересы. Будет меньше проблем, понимаешь?
