– Что ещё? – спросил он, – ты про людей? Кая можешь забирать. Камелию не отдам. Она останется с детьми. Она – одна из избранных воспитателей. Признанный моральный авторитет.
Камелия резко вскочила из-за стола, и прижала руки к груди. Однако ничего не сказала.
– Ясно, – кивнул я, – жаль. Но мне она будет нужна до нашего отлёта. За неделю до катастрофы мы доставим её на корабль.
Кажется, председатель впервые заинтересовался разговором. В его глазах мелькнул живой огонёк.
– Для чего? – спросил он.
– Камелия, – сказал я, – каковы шансы на то, что на Земле за следующие пару миллиардов лет разовьется несколько цивилизаций, способных достигнуть Луны?
Камелия уже пришла в себя от первого потрясения, после того, как услышала новость о своей избранности, и снова заняла своё место.
– Достаточно высокие, я полагаю, – ответила она.
– Я тоже так считаю. По моим прикидкам, они почти равны ста процентам. Причем речь идет о множественных событиях. В ближайшем будущем это могут быть разумные грибы. Потом – разумные моллюски. И так далее.
– Возможно, – кивнула она, – наши криптопалеонтологи считали, что мы не первые на Марсе.
– Мои модели развития биосферы, – я указал пальцем на свою голову, – говорят, что это, скорее всего, так.
– У нас мало времени, – напомнил председатель, – ты к чему?
– Мне нужно, чтобы биосфера Земли дожила до появления людей, – ответил я, – чтобы она не была считана раньше. А, значит, чтобы существа, которые, возможно, появятся до нас, не смогли активировать триггер, который Создатели оставят на обратной стороне Луны. Камелия, мне нужен молекулярный биолог. Чтобы создать генетические последовательности, способные блокировать восприятие инопланетных технологий у всех земных организмов последующих поколений. Нужен особый вирус. И я знаю, что теоретически его создать возможно.
Камелия помолчала, изумлённо глядя на меня. Потом всё-таки ответила:
– Допустим, – кивнула она, – это возможно. Ты представляешь объем необходимых вычислений для этого?
– Представляю. Я справлюсь.
– Тогда договорились, – вмешался Леопард, – ты получишь Камелию, и лабораторию. Желаю удачи тебе, и твоей цивилизации. У вас всё?
– Эй! – вмешался Кай, – так понимаю, меня пригласили послушать, чтобы всё решить за меня? Или это приказ?
– Не глупи, – раздраженно сказала Камелия, – мама тебя убьёт, если узнает, что ты отказался.
Кай сразу поник, и опустил взгляд.
– Спасибо, председатель, – сказал я.
Леопард кивнул в ответ, и вышел из комнаты для совещаний под грохот очередного стартовавшего челнока.
Семье Кая повезло.
Среди избранных учителей оказалась не только Камелия, но и его мама.
Уникальный случай, его утверждали на совете. Но все сошлись на том, что так будет лучше для всех детей Марса. Обе женщины обладали неоспоримым моральным авторитетом и уникальными педагогическими навыками.
Поэтому прощание возле ледяного корабля – ковчега вышло долгим и слёзным – но в нём не было обречённой безнадежности.
Впереди было много испытаний, и совершенная неопределённость. Но это была жизнь.
Содержимое пробирок, которое синтезировала Камелия с моей помощью, мы растворили в водах земного океана сразу в тридцати местах. Чтобы наверняка. И это было совсем не просто: даже в самых тонких местах, над геотермальными потоками, толщина льда составляла несколько десятков метров.
Поначалу у меня была мысль скакнуть сразу в привычный мир, после первой активации поля стазиса. Технические возможности нового генератора это позволяли.
Но, к сожалению (или, скорее, как позже выяснилось, к счастью) это было невозможно: Земля была слишком сейсмически активной, слишком живой. Пузырь с полем могло затянуть под континентальную кору, а выйти из стазиса в мантии, прямо скажем, так себе приключение.
Поэтому пришлось использовать датчики внешнего давления. Как только случится резкий скачок, стазис должен отключится, сменившись обычным силовым полем.
В последний вечер на Земле гуронского периода мы с Каем стояли у входа в челнок, и глядели на бескрайний белый простор.
– Даже не верится, что здесь будет мир, о котором ты рассказывал, – заметил Кай.
– Мне тоже, – ответил я, – но так будет.
– Как думаешь, могут создатели вернуться до того, как эта штуковина упадёт на Марс?
– Не знаю, – ответил я, – это имеет значение?
– Мне всё-таки интересно, что они делают с мирами. Для чего считывают. Что потом происходит с людьми.
– Сложно сказать, – ответил я, – возможно, что ничего больше не происходит. И это, наверно, самое страшное. Хотя, может быть, на самом деле всё совсем по-другому.
– Это даёт надежду. Слабую. Но всё-таки. Понимаешь?
Вместо ответа я развернулся и пошёл внутрь челнока.
Перед тем, как активировать поле стазиса, я никак не мог избавиться от одного вопроса, ответ на который искать не рискнул.
Что же всё-таки случилось с жизнью на Венере?
Конец первой книги
