Его называли Железным волком с его хваткой в жизни… Но тогда в машине… Он ведь легко мог пристать ко мне… Или попытаться поцеловать… Он был другим… Совсем другим… И это пугало.
Пугало то, какие мысли все это рождало в моей голове.
— Ева, — позвал меня Кирилл.
— Да, — отозвалась я.
— Выключи прикроватную лампу. В глаза светит, — попросил он и я только сейчас поняла, что в комнате не темно.
— Конечно, — ответила я и выключила свет.
Долгие пять минут я лежала и прокрутила собственные мысли в голове еще несколько раз, пытаясь понять себя и то, что происходит со мной же.
— Кирилл, — позвала я его вдруг.
— Да, — отозвался он сонно.
— Спишь?
— Пытаюсь… — ответил рассмеявшись.
— Тебе не холодно? Могу одеяло дать, — предложила я.
— Мне не холодно, — явно повернувшись на матрасе, произнес Кирилл. — Ты чего не спишь? За меня беспокоишься?
— Не спится… — честно ответила — Мысли всякие в голову лезут.
— Произнеси мысли в слух, и они пропадут. Мысли цепляются, только когда хотят быть услышанными другими.
— Нет, думаю тебе будет не интересно, — отвечаю ему.
— Почему же? Мне очень интересно услышать то, что мешает тебе спать, из-за чего ты мешаешь спать мне.
— Извини, — произношу я и кутаюсь в одеяло сильнее.
— Я все еще жду, — произносит Кирилл, спустя как минимум минут пять.
— Почему в университете ты один человек, а тут совсем другой? Почему на публике ведешь себя как придурок, а сейчас ты… другой? — все же озвучиваю свои мысли.
— Обо мне думаешь? Приятно — приятно! — повеселев спрашивает Воронцов — В том мире в котором я живу, ценят фальшь больше, чем реальность. Если ты не будешь строить из себя высокомерного гада, то автоматически станешь букашкой, которую можно раздавить одним пальцем.
— Но ведь твоя сестра, она не строит из себя такую и никто ее не давит.
— Маша может строить из себя хоть ангела, пока за ее спиной стоим мы с отцом и дядей, — отвечает он мне. — Но даже без этого она кого угодно на место поставит одним взглядом и словом.
— Ей повезло с вами, — отвечаю улыбнувшись.
— А тебе?
— Неважно, — тут же отвечаю я.
— Важно, Ева, — произносит он — Прекрати играть в загадочность. Стань собой! Я же знаю какой ты можешь быть…
Откуда? Откуда он такое может знать?
Зачем спрашивает?
Ему правда интересно?
— У меня была прекрасная семья… — начинаю я — Папа, я, мама, и вскоре у меня должен был родиться братик или сестренка.
— Что случилось с ними? — чересчур аккуратно спрашивает Воронцов.
Боится, что опять закроюсь?
Возможно…
— Пожар, — раскрываю ему правду — В доме начался пожар. У нас был пес и если бы не он, я бы тоже сгорела. Вытащив меня, он побежал в дом, чтобы спасти еще кого-то… Но не спас никого. Даже себя.
— Мне жаль, — произносит Воронцов, и я слышу, как матрас скрипит давая понять, что Кирилл сел.
— Наш дом горел как огромный костер, а я стояла смотрела на это… Надо было звонить в службу спасения, но я не могла… — чувствую, как глаза наполняться слезами — Не могла пошевелить и пальцем… — первая слеза катиться по щеке — А потом был взрыв, на который сбежались все соседи. Они кричали, носились туда-сюда… Никто не обращал внимание на меня, поэтому я побежала в огонь. Я думала, что смогу спасти кого-то! — всхлип — Я думала, что мама с папой проснулись и просто не могут найти выход из дома… — еще один всхлип — Думала, что войду в дом и стану их звать. Они придут на мой голос, и мы выйдем из огня… — слезы начинают течь из глаз — Вместе выйдем! Они и я… — чувствую, как моё тело прижимаю к чьей-то груди, а я продолжаю плакать и говорить — Но мне не дали войти в дом! Перехватили и пытались унести подальше от дома! Я кричала, плакала, просила отпустить! Мне нужно было в дом! Там мама и папа! Они искали выход.
— Тише — тише, девочка моя, — говорит Воронцов, гладя по голове и прижимая к своему телу — Все хорошо!
— Я могла их спасти… наверно… — произношу сквозь слезы — Я могла спасти их…
— Ева, если был взрыв, то ты их не спасла бы… Извини, — произносит он.
— Нет! — кричу я и пытаюсь оттолкнуть его, но ничего не выходит. Лишь его хватка усиливается — Не говорит так! Они могли бы выжить, если бы не моя медлительность!
— Ева, прошу успокойся! — просит меня Воронцов в очередной раз, и я сдаюсь. Сама прижимаюсь к нему и плачу на его футболку… а он терпит мою истерику, обнимая и поглаживая по голове.
Впервые я смогла об этом рассказать. Впервые кому-то это рассказала. Даже бабушка не слышала это. Я держала эти воспоминания и мысли в стеклянном коконе, где могла смотреть на них, не окунаясь в них, но сейчас… Кокон разбился к чертям и вся боль, что накопилась за столько лет накинулась на меня.
— Спасибо, — произношу я, когда более-менее успокаиваюсь.
— Не за что, Ева, — говорит он — Попробуй уснуть, — пытается встать, но я тяну его за руку.
— Останься со мной, — прошу, смотря на него заплаканными глазами — Пожалуйста.
— Конечно, — говорит он и ложиться обратно.
Тогда я разворачиваюсь в его объятия, тяну руку Воронцова, что держала все это время, на себя, заставляя обнять. Но Воронцов и без этого все понимает и сам прижимает меня к себе, обняв одной рукой и придвигает к себе максимально близко. Кладет руку на мое солнечное сплетение, где находятся мои руки. Я же обнимаю двумя ладошками его руку и чувствую, как голова Воронцова утыкается в мое плечо.
— Только не уходи, — прошу его.
— Не уйду, — произносит он и целует в плечо.
В этом жесте нет ни капли соблазнения или похоти. Никаких посторонних и неприличных мыслей. Лишь нежность и поддержка. Та самая, что дарит тепло и спокойствие.
И понимание того…
Что я не смогу его убить…
Глава 20
Кирилл
— Нет, Ксюша! — строго смотрю на племянницу, что разбудила меня раньше времени. В шесть утра.
Еле заставил себя встать с кровати и бросить обнимающую меня Еву. Голова Евы покоилась на моей груди, а одна из ладоней была на дальнем от нее плече, будто бы гладя его.
Мне пришлось потрать около трех минут, чтобы встать, не разбудив мирно спящую Еву.
— Но она же девочка, — упрямо повторяет Ксюша — Мы все хотим романтики. Цветы. Шоколадки. Свечи. Подарки.
— Ты меня учишь ухаживать за девушкой? — выгнув бровь, спрашиваю ее.
