Море привело в чувства, оно всегда придавало мне сил, с детства. Казалось, покорю его и много чего смогу. И я покорял. Купался до самых холодов, даже когда штормило, плавал на скорость и нырял на спор со скал. Отец всякий раз грозился «вышибить из меня дурь» и приохотить к семейному делу. Дурь, по большей части, видел во мне только он, но к делу приохотить у него получилось, хотя по молодости я всякий раз грозился покинуть родные пенаты, как только получу образование. Проблемы с сердцем у него начались, когда я ещё получал «вышку», закончил, вернулся домой, через год отца не стало. Но ещё до его ухода я значительно расширил бизнес: выкупил виноградник неподалеку, приобрел бочки, кое-какое оборудование. «Залез» со своим продуктом в две федеральных сети, не считая мелких, при этом не растеряв отцовых клиентов, в большинстве из которых числились кафе и рестораны побережья. А год назад расширил линейку и начал отправлять продукт на экспорт. Я полюбил наше дело. Несмотря на то, что в детстве казалось, ненависть к винограду и всему что с ним связано, с каждым годом лишь крепла. То, наверное, и была «дурь».
Вечером во внутреннем дворике царило оживление. Покой и уединение канули в пропасть. Ещё у калитки почувствовал дурманящий аромат шашлыка, стойко опоясавший всю округу. Хорошо, что успел поужинать, иначе пришлось бы обращаться к армянину с просьбой продать и мне порцию, чего мне, честно говоря, не хотелось. Гамлет, похоже, меня недолюбливал и это ещё мягко сказано, будь его воля, выставил меня вон немедля, невзирая на барыши, полученные из моего кармана. Впрочем, взаимно, мне этот армяшка тоже не доллар. Уж больно на Асю засматривается, особенно, когда считает, что никто не видит.
Прикрыл калитку и резко повернулся, тут же схлопотав удар по коленке. Схлопотал несильно, скорее не ожидал. Маленькое чудо в розовом костюме и с множеством такого же цвета заколок на голове, врезалась в меня, разогнавшись по дворовой плитке на — ну, конечно же! — розовом самокате. «Зефирка» замерла и растерянно захлопала глазками.
«Только бы не заревела», — успел подумать, как из беседки выглянула девушка.
— Алиса! Дочка, беги ко мне, — позвала она. Блондинка, красивая. «Зефирка» похожа на маму, кстати. Она с интересом глянула на меня и кивнула: — Здравствуйте.
— Добрый вечер, — откликнулся я и припустил по дорожке, следом за укатившей на призыв родительницы девчушкой.
— Присоединитесь к нам? — услышал за спиной, когда миновал вход в беседку. Повернулся. Девушка отправила Алису в беседку, в которой, судя по всему, планировалось застолье, а сама не спеша двинула в моем направлении. Смущалась, пытаясь замаскировать неловкость улыбкой. — Нас пятеро взрослых и двое деток, компания небольшая, но веселая. Ещё хозяин с хозяйкой обещали присоединиться. Гамлет сейчас шашлык на всех готовит, не хотите с нами поужинать? Меня Ульяна зовут.
Она улыбнулась ещё шире, кокетливо поправила волосы и сунула ладони в задние карманы тесных брюк, ожидая моей реакции. Из всего сказанного ею, зацепило только «хозяин с хозяйкой». Это, блядь, Гамлет — хозяин?! Надеюсь, девица самостоятельно надумала эту хрень, не Ася же его так позиционирует! Или Ася?
— Спасибо за приглашение, но не сегодня. Давайте, в другой раз, сегодня я слишком устал. Извините.
— Извинения приняты, — склонила она набок голову и шутя добавила: — Но вы должны срочно представиться, иначе я запишу вас в снобы.
«А ты настырная, детка!»
— Гордей я, приятного вечера, Ульяна!
В холле на стене, возле распределительной коробки, висел листок в рамке. Я заметил его сразу, как только вошел. Всевозможные пожелания приятного времяпровождения и отдыха, снизу приписка «по всем вопросам обращаться…», номер телефона и имя — Ася. Послесловие гласило, что в ночное время, звонить только в случае острой необходимости.
Спешно принял душ, вскипятил чайник, заваренный уже чай вылил в кровать и стал набирать номер. Сейчас ещё не ночь, да и необходимость у меня острая — не на сыром же спать! Надеюсь, она армянина мне не пришлет.
Пришла сама. Я показал, что у меня стряслось, виновато потупив взор. Впрочем, лицедейство никогда не являлось моей сильной стороной и, кажется, она уличила, что данный акт вандализма я проделал нарочно. Лишь свойственная ей тактичность не позволила Асе озвучить эту догадку вслух.
— Да-да я помню, как ты ненавидишь менять белье, но извини, — покаянно развёл я руки. — Не знаю, как так получилось. Просто принести сухой комплект, я застелю сам. А чистку матраса включи мне в стоимость.
Она развернулась на пятках и вышла. Вернулась через минуту, с сухим комплектом белья. Ловким движением загнула простынь и провела рукой по пятну. Сдвинула наматрасник и поводила ладонью повторно, уже по матрасу.
— Идем, — позвала она и отвела меня в темную, едва освещаемую комнату, больше похожую на кладовку. Правильно, в угол меня и на горох.
Вдоль одной стены высился шкаф-купе, растянувшись на всю длину комнаты. В нем хранились запасы постельного белья, полотенец и прочего тряпья. Ася откатила в сторону самую крайнюю дверцу и придвинула стремянку.
— Лезь, — скомандовала мне, указав на стремянку. — На верхней полке, в чехле, запасной наматрасник, нужно достать. Я могла бы позвать Гамлета, но он занят с гостями.
— Я сам, не надо Гамлета.
Ася отступила на шаг в сторону, а я полез. То есть, как полез, поднялся на пару ступеней и достал чехол, чуть не свалив с полки, соседствующие с ним пледы. Ноша оказалась объемной, а прозрачный чехол скользким. Или у меня ладони вспотели? Ведь от Аси так сладко пахло. Морским прибоем и едва уловимо клубникой, я почувствовал её запах едва мы вошли в тесную комнату. Спустился, она суетливо убрала стремянку, приткнула у стены и повернулась. Стоим. Я, Ася, между нами пузатый чехол. Глаза у неё всё же… такие лукавые. И не из-за внутреннего состояния, нет, из-за разреза.
Я хотел спросить — где ты была всё это время? Но вместо вопросов — к черту их! — откинул на пол этого «пузана», зависшего между нами, сгреб её всю и прижал к себе — не пущу.
— Аська… моя Аська… — прохрипел ей в макушку и, пока не успела взбрыкнуть и сбежать, впился в её губы. Требовательно, жадно, предварительно обхватив руками её лицо. Обеими, так надежнее.
Она задрожала, мелко так, судорожно. Я понадеялся на возбуждение — не с перепугу же она так трясется — и рванул рукой за край толстовки, задирая, оголяя мою Асю. Чтобы чувствовать каждую мурашку на её коже, каждый волосок, чтобы эта толстенная тряпка не мешала нам, не стояла между нами лишней преградой, их и без того до черта. Почти у шеи остановился, успев почувствовать тонкий хлопок майки и даже коснуться ладонью груди, на которой не оказалось бюстгальтера… «Господи, да я сейчас сам затрясусь от нетерпения!», — простонал мысленно и отлепился от её губ на секунду — снять через голову толстовку.
