Я пообещала подумать, Гордей кивнул, отлично, уверенный, вопрос решен.
Каждый вечер он проводил у меня. Закончив все дела, приезжал, как правило, мы сидели в беседке, истребляя запасы дров для печи, смотрели на тлеющие угли и жались друг к другу, как два замерзших воробья. Либо торчали в моей спальне, занимались любовью, жадно исследуя тела, а потом размеренно болтали. Ближе к полуночи я прогоняла его, не позволяя себе красть всё его время, боясь наскучить или надоесть. Мне всё казалось, он удовлетворит любопытство, поставит что-то вроде галочки в своем списке, где я должна была значиться более ранним пунктом, выше по списку, и сбежит. Просто не приедет в один прекрасный день, а я даже не стану выяснять, не случилось ли чего.
Несколько раз Гордей порывался выдернуть меня на море, но оно словно вступило со мной в одним нам известный сговор и нещадно штормило уже который день, поэтому поход к морю постоянно откладывался.
Одним из таких вечеров, мы сидели на диване, который он установил напротив печи, я прижималась спиной к его груди и чувствовала какой-то нереальный покой, умиротворение, Гордей выудил из кармана свой телефон, несколько раз коснулся экрана и повернул ко мне.
— Посмотри, кто-то из этих мужчин покажется тебе знакомым?
Я вглядывалась в мелькавшие на дисплее лица и думала — кто они, все эти люди, откуда у него эти фотографии? Некоторые лица мужчин были увеличены, явно вырезаны с общих снимков, но всех их объединяло одно: к каждому можно применить слово «отдыхающий». Кто в пестрой не застегнутой рубашке, кто в майке, некоторые с обнаженным торсом, а у одного на плече и вовсе надувной круг висит. На большинстве головной убор: кепки, бейсболки, широкополые шляпы — защищаются от солнца.
— Нет. Никого не знаю.
— Посмотри ещё раз, пожалуйста.
Снимков было не меньше сорока, но я просмотрела внимательно каждый и вернула Гордею телефон:
— Хоть сто раз, никого из них не знаю.
«Бамс-бамс-бамс», долбило сердце, отдавая жаром в висках. С таким звуком обычно, сидящая напротив Фомина самозабвенно шлепала печати на документах. Я догадалась зачем он мне показывает всех этих мужчин, но язык не поворачивался озвучить вслух.
— Хорошо, — спокойно ответил Гордей и снова прижал меня к себе: — Не замерзла?
— Нет.
— Завтра поздравляем Соню, я заеду за тобой в пять.
— А может?..
— Не может, — возразил он. Теснее обхватил меня, определил на моё плечо подбородок и шепнул: — Трусишка.
Дом Казаковых находился на возвышении и разительно отличался от современных коттеджей. Раньше я его наблюдала только издалека, поэтому он мне казался значительно меньше, чем на самом деле. Одноэтажный, с белыми стенами и высокими потолками, даже пара колонн на входе имелось. Монументально, примерила я слово, и оно подходило как никакое другое. Очень похоже на летнюю резиденцию какого-нибудь столичного князя, не меньше, и год постройки скорее всего датирован веком девятнадцатым.
Гордей припарковал машину, помог мне выбраться и потянул за руку левее от входа, по выложенной тротуарной плиткой дорожке. Мы поравнялись с высоченным кипарисом, а я увидела зачем он меня сюда подвел. Безумно красивый вид. Вниз по склону тянулся ровный ряд виноградника, за ним, кажущаяся от сюда ровной, линия садов и после уже — море. Бескрайнее, до горизонта, каких-то нереально сумасшедших цветов с этого ракурса.
— Приехали, — услышали мы и повернулись.
В дверях стояла Соня. Мне даже не нужно было об этом говорить, я просто знала — это она. С любопытством поглядывающая женщина, никак не вязалась с хозяйкой. Трикотажное, бордовое платье строгого кроя, собранные волосы, которые уверенна подколоты шпильками и черные круглоносые туфли на едва заметном каблуке. А приметная брошь на груди больше напоминала орден, чем украшение.
— Соня, — раскинув руки поприветствовал её Гордей. — Да ты нереальная красотка!
Та махнула на него рукой и довольно фыркнула:
— Да, ну тебя!
Мы подошли, но пока мы приближались Соня внимательно разглядывала меня, а когда замерли напротив неё, перевела взгляд на Гордея. Какого рода впечатление я произвела на неё понять не удавалось. Глаза лучились добротой, но это по отношению к нему, что касается меня, Соня никоим образом своих эмоций не выдавала. Смотрела обычно, изучающе.
— Знакомьтесь. Это Соня, моя старинная приятельница, — шутливо представил Гордей. — А это, Соня, Ася, моя девушка. Прошу любить и не жаловаться.
Я смутилась, едва слышно сказала «очень приятно» и невольно прикусила щеку изнутри. Соня бросила Гордею «разберемся», затем мягко улыбнулась в мою сторону и сказала:
— Будем знакомы. Что ж, идемте, ужин стынет.
В прихожей Соня шмыгнула в кухню, велев нам следовать в зал, я, воспользовавшись тем, что мы остались одни, шепнула Гордею:
— Скажи отчество Сони.
— Михайловна, как Гинсбург или Ротару. Только не вздумай её так звать, — предупредил он и замолчал, достигнув входа в зал, так и не успев объяснить почему.
И что мне прикажете делать? Обращаться к ней запросто, Соня?
Хотя может в их семье так принято, обращения на европейский манер, используя лишь имя, решила я. Но мои мысли не подтвердились. Мы вошли в зал, где я моментально оказалась объектом пристального внимания, успев лишь порадоваться немногочисленности присутствующих. Разом, как по команде примолкли, повернули головы и меня уставились обе присутствующие здесь женщины.
— Добрый вечер, дамы! — с наигранным пафосом поздоровался Гордей.
Дурачился, похоже. Хорошо ему, расслаблен, дома. Пока я гадала которая из двух нарядно одетых дам мама Гордея, он чмокнул в щеку каждую и представил меня. Марина Николаевна, хозяйка дома, оказалась той, что в изумрудном платье, с красиво уложенными волнистыми волосами, приятным лицом и немного кокетливым взглядом. Она покрутила кольцо на пальце и едва заметно, словно нехотя, кивнула мне. Вторая, обладательница цепкого взгляда и чересчур яркого макияжа, оказалась подругой хозяйки. Ираида Львовна, представил её Гордей. В этот момент я и подумала: приди мне охота обратиться к Соне, будет непросто.
— Как твои дела, Гордей? — поинтересовалась Ираида Львовна, демонстративно игнорируя меня. Дождалась ответа и, глядя за спину Гордея, будто ожидала, что она вот-вот появится там, проворковала следующий вопрос: — А где же Миланочка?
