Таблица 28. Представительство народов Средней Азии, Северного Кавказа и Закавказья в командно-начальствующем, младшем начальствующем и рядовом составах в западных военных округах по состоянию на 1 января 1941 г.
Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 123. Л. 22-30.
Ознакомившись с докладом Смирнова, Мехлис поручил начальнику Главного управления РККА генерал-майору М.Г. Снегову учесть негативный опыт призыва 1939 г. и представить проект распределения призывников будущего призыва осени 1940 г.
[1003]
Следует отметить, что если выше речь шла о призывниках нерусской национальности, то контингент военнообязанных старших возрастов в предвоенные годы оказался в массе своей не только не охваченным военным обучением, но и почти не изученным военными и государственными органами как мобилизационый ресурс. Только летом 1940 г. был запущен переучет и медицинское освидетельствование военнообязанных, в рамках которого первичным учетом были охвачены и граждане от 19 до 50 лет национальностей, ранее не состоявших на воинском учете
[1004]. Армейская реформа конца 1930-х гг. почти не коснулась масс военнообязанных, пребывавших в запасе; многие из них вообще не прошли военной службы. Бывший председатель СНК ДАССР А.Д. Даниялов вспоминал, в частности, о дагестанцах: «К 1941 г. взрослое население гор мало владело русским языком. Исторически сложившийся уклад жизни, когда горцы без крайней нужды не выходили дальше своего аула, в лучшем случае района, являлся громадной трудностью при мобилизации горцев в действующую армию… Беда состояла в том, что кроме тех, кто прошел службу в армии до войны, горцы не умели обращаться даже с винтовкой. Что касается автомата, пулемета, миномета или гранаты, то они их просто не видели»
[1005].
* * *
В предвоенные годы широкое распространение получил другой вид ограничений при комплектовании армии нерусскими призывниками – по так называемым политико-моральным соображениям. Политические ограничения на прием в армейские ряды – это новация именно второй половины 1930-х гг. Очевидным образом она была связана с развернувшейся эпохой большого террора, имевшего и свой вполне определенный этнополитический аспект. Поворот от дружелюбной национальной политики и плюрализма, которым славился Советский Союз первых лет своего существования, к этнической ксенофобии и подозрительности в национальной политике произошел в середине 1930-х гг. и был связан с обострением международной обстановки, растущим ощущением близости новой большой войны. Когда именно репрессивная политика власти приобрела отчетливый этнический оттенок, является предметом дискуссии. В литературе предлагаются хотя и явно вторичные, но хронологически точно маркирующие указанный поворот документы. В частности, в документах ЦК ВКП(б), адресованных Московскому городскому комитету партии, найдена ссылка на инструкцию НКВД № 132/64 от 13 августа 1934 г. о национальностях и их отношении к советской власти. В инструкции был приведен перечень национальностей, «враждебных» советской власти. Перечень был разделен на две категории. Первая – советские немцы, корейцы, финны, латыши, литовцы и поляки. Их следовало постепенно устранять с предприятий города, особенно с руководящих постов. В отношении второй группы (евреи, армяне, крымские татары, чеченцы, ингуши, осетины) требовалась повышенная бдительность
[1006]. Документ не носил пока репрессивного характера, а лишь предупреждал органы власти о «неблагонадежности» ряда этносов. От него до начала национальных операций НКВД оставалось всего три года…
Описанный поворот не мог не отразиться на комплектовании Красной армии личным составом. В этот период был определен ряд национальностей, для которых вводились ограничения на военную службу, вызванные политическим недоверием к ним со стороны власти. В приказах наркома обороны о призывах в последние предвоенные годы приводились перечни национальностей, призыв которых либо приостанавливался, либо ограничивался. В конце 1930-х гг. к таковым относили граждан СССР по национальности: немцев, поляков, финнов, латышей, эстонцев, турок, греков и ряд других этносов. В мобилизационной документации предвоенных лет они отмечались в одном ряду с гражданами, репрессированными за контрреволюционную и шпионскую деятельность. В зависимости от места рождения и социального статуса представителей перечисленных национальностей, достигших призывного возраста, либо вовсе не призывали в армию, либо после призыва направляли в войсковые части внутренних округов или рабочие колонны
[1007]. Ничего подобного в призывной документации 1920-х гг. найти нельзя.
Особенно полно политические ограничения на призыв были развернуты в 1938 г. 26 и 31 июля 1938 г. параметры предстоящего очередного осеннего призыва в Красную армию, РККФ и войска НКВД обсуждались на заседаниях Главного военного совета РККА. Было принято решение при отборе по политико-моральным соображениям руководствоваться следующим: принимать в строевые пехотные части внутренних округов, ЗакВО и САВО тех призывников из финнов, поляков, болгар, греков, латышей, эстонцев, турок, карелов и немцев, которые проживали во внутренних областях СССР. Призывники этих же национальностей, проживавшие в приграничных областях Украины, Белоруссии, Ленинградской, Мурманской, Калининской, Смоленской областей, а также приграничных дальневосточных регионов РСФСР после призыва зачислялись в «специальные команды», наряду с родственниками репрессированных или сосланных по политическим статьям
[1008]. Само понятие «специальной команды» и положение о них еще предстояло оформить Генеральному штабу Красной армии. В приказе НКО от 7 августа 1938 г., объявившем очередной призыв, эти «специальные команды» воплотились в строительные части НКВД: призывники упомянутых национальностей из западных и дальневосточных регионов СССР после призыва сразу же переводились в категорию вневойсковиков и поступали в распоряжение НКВД для дальнейшего трудового использования
[1009].
В следующем, 1939 г. приказ об очередном призыве содержал несколько иной перечень ограничений по этническому признаку: в него добавили литовцев и румын, но исключили карелов. Граждан указанных национальностей – жителей приграничных областей нельзя было призывать, а из внутренних областей СССР их по-прежнему призывали и распределяли в воинские части внутренних округов
[1010].
