Таблица 49. Соотношение русских, украинцев, белорусов и евреев с остальными народами среди личного состава РККА в 1926-1941 гг.
Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 17. Л. 7-117; Д. 87. Л. 1-39; Оп. 26. Д. 123. Л. 2, 21.
Таблица 50. Национальный состав курсантов военных училищ с 1.01.1931 г. по 1.01.1941 г.
Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 41. Д. 1 об.; Д. 125. Л. 151-152; Д. 167. Л. 3-4; Оп. 26. Д. 123. Л. 2, 21.
Материалы таблиц 49 и 50 демонстрируют быстрый рост численности курсантов средних военно-учебных заведений накануне войны. Ускоренный прирост численности курсантов финно-угорских и тюркских этносов РСФСР объясняется возможностью подобрать курсантов с относительно высоким образовательным цензом и хорошо владевших русским языком.
Полужирным шрифтом в таблице 50 выделены этносы, имевшие до 1938 г. свои национальные формирования. Хорошо заметны изменения в национальной структуре курсантского состава между 1936 г., когда еще существовали национальные квоты для приема в военно-учебные заведения, и 1940 г., когда квоты уступили место образовательному цензу.
Преимущество трех восточнославянских этносов и евреев в служебном росте по отношению к другим советским этносам можно объяснить наличием общей платформы, тесно их объединявшей, – русского языка – и готовности военнослужащих, представлявших три этноса (за исключением, собственно, русских), к максимальной русификации. Этот феномен этнополитического «компаньонства» с русскими и наличия в Советской армии «глубоко русифицированной национальной среды» справедливо отмечался в западной историографии еще в 1970-х гг., в частности Т. Раковски-Хармстоун и Э. Каррер д’Анкосс
[1306]. Правда, исследователи того периода не обладали сколько-нибудь серьезной эмпирической базой для развития этого тезиса. Французская исследовательница Э. Каррер д’Анкосс, издавшая в 1979 г. труд, посвященный национальным проблемам в СССР, достаточно точно определила место русского языка в советских вооруженных силах как универсальный инструмент «переваривания» разных культур в армейском коллективе.
Статистическим способом объективное доминирование русского языка в источниках зафиксировано лишь однажды – переписью РККА 1939 г. Опрос военнослужащих о родном языке полностью подтверждает приведенные выше наблюдения об этносах-«компаньонах». Именно среди военнослужащих украинцев, белорусов и евреев насчитывалось наибольшее число лиц, отказавшихся от родного языка в пользу русского. Среди военнослужащих украинской национальности украинский язык назвали родным только 75,5 % военнослужащих, среди белорусов назвали белорусский 64,5 %, а среди евреев «еврейский» – лишь 21 %
[1307]. Генетическая близость восточнославянских языков и широкое распространение общих разговорных форм (суржиков) делали языковой барьер между ними несущественным. Учитывая численное доминирование восточных славян и евреев в войсках, господство русского языка в Красной армии было безусловным. Однако в целом работал этот инструмент неравномерно. Благодаря политике коренизации, окончательный отказ от которой в масштабах страны произошел лишь во второй половине 1930-х гг., большинство неславянских этносов перед войной сохраняли низкий уровень русификации
[1308].
Конечно, отказ от родного языка в пользу русского – лишь косвенный признак, указывающий на распространенность в данной этнокультурной среде жизненной стратегии, нацеленной на построение карьеры в общесоюзном пространстве. В реалиях советского (а до этого – российского) культурно-образовательного ландшафта значительно проще и быстрее было осуществлять карьерный рост в русской культурно-языковой среде. Принадлежность к ней объективно ранжировала военнослужащих, ограничивая служебный рост менее адаптированных инородцев (см. таблицу 51, в которой представлены данные на 1 января 1941 г.). Поэтому именно русские, украинцы, белорусы и евреи были представлены среди командно-начальствующего (офицерского) состава шире, чем среди рядового состава, а среди командиров, в свою очередь, доля русских возрастала по мере повышения воинских званий военнослужащих
[1309].
Оценить национальный состав кадра командного и начальствующего состава Красной армии перед войной в абсолютных и относительных значениях позволяют таблицы 51 и 52, составленные по материалам Организационного управления Генерального штаба Красной армии. На 1 января 1941 г. Красная армия насчитывала по списку 3 866 760 человек, из которых лиц командного и начальствующего состава – 513 768 человек, младшего начальствующего состава – 575 473 человека, рядового состава – 2 517 321 человек, слушателей академий – 26 260 человек, курсантов военных училищ и курсов младших лейтенантов – 233 938 человек
[1310].
Таблицы 51 и 52 подводят итог межвоенному этапу подготовки кадров РККА в этнонациональном разрезе. Они отражают состояние Красной армии предмобилизационного периода, когда численность армии за счет внеочередных призывов, учебных сборов и задержек демобилизаций была доведена почти до 4 млн человек. Как было показано выше, предвоенный прирост численности личного состава Красной армии был обеспечен за счет усиления мобилизационной нагрузки на все советские народы. Но распределение этой нагрузки было крайне неравномерным: как видно из приведенных данных, подготовка командного состава этих национальностей заметно отставала. Для тюркоязычных и финно-угорских народов, бурятов, а также жителей Закавказья разрыв между удельным весом командного и рядового состава (столбцы 2 и 6) по сравнению с 1931 г. (таблица 47) и 1938 г. (таблица 48) вырос в 2–3 раза, а для народов Средней Азии – в десятки раз.
Таблица 51. Списочная численность начальствующего состава Красной армии по национальностям на 1.01.1941 г., чел.
