Изучение исторического пути всех национальных соединений, созданных в период Великой Отечественной войны, позволило разделить их на две группы: первая, большая (30 соединений), была расформирована еще до отправки на фронт, причиной чему послужила их низкая боеготовность после реорганизации, особенно в кавалерии. Ко второй группе (24 соединения) отнесены национальные формирования, принявшие участие в вооруженной борьбе на фронте. Особенности их боевого пути позволили выделить внутри второй («фронтовой») группы три подгруппы. К первой подгруппе отнесены соединения, понесшие большие боевые потери, вслед за этим расформированные и более не воссоздававшиеся как национальные или переформированные в обычные (не национальные) соединения; ко второй группе отнесены: закавказские, два казахских, одно башкирское соединения, и к третьей – все прибалтийские соединения.
Во время войны ярко проявились по крайней мере две из трех сформулированных выше функций нацформирований – военная и внутриполитическая, хотя экстремальные условия военной обстановки сделали доминирующим их собственно военное предназначение. В ряде операций и сражений (таких как оборона Крымского полуострова в начале 1942 г., битва за Кавказ 1942–1943 гг. и ряд других) национальные соединения использовались массово и сыграли важную роль в противоборстве с врагом.
Но и политическая «нагрузка» на них в годы Великой Отечественной войны была весьма сильна. Именно она способствовала тому, что органы государственного и военного управления целенаправленно поддерживали моноэтничность личного состава некоторых соединений и сохраняли их национальный статус до самого конца войны. Установлено, что таким политическим мотивом в 1941–1945 гг. являлась оборона или освобождение родного края, ибо участие национальных формирований в боях за малую родину носило, помимо решения задач вооруженной борьбы, также и характер политической демонстрации. Оно имело большое моральное значение как для военнослужащих нацформирований, так и для местного населения, особенно когда отмечались проблемы с политической лояльностью местного населения Советскому государству. Национальные формирования зримо и непосредственно олицетворяли вклад своего этноса в общее дело борьбы с нацизмом.
И напротив, когда идеологический концепт защиты родного края исчерпывался (например, в случае с кавказскими национальными соединениями с окончанием оборонительного сражения за Кавказ) или же не актуализировался вовсе (в случае со среднеазиатскими соединениями), то интерес государственных и военных органов управления к национальным частям как к особым политическим субъектам неминуемо утрачивался. В этом случае запускался неизбежный и необратимый процесс этнической энтропии личного состава, вызванный постоянным его перемешиванием маршевыми пополнениями в ходе доукомплектования и переформирования частей. В конечном итоге это вело к утрате национальной идентичности (а часто – и формального национального статуса) таких соединений. Поддержание баланса титульного этноса в национальных формированиях иногда в инициативном порядке брали на себя республиканские власти, заинтересованные в пролонгации их идеолого-пропагандистской функции.
Исследование деятельности центральных и местных органов государственного и военного управления по последовательному расширению мобилизационной базы вооруженных сил за счет демографического ресурса народов СССР позволило определить этапы и содержание проблем комплектования войск контингентом граждан нерусской национальности. На всех этапах этот процесс коррелировал с развитием призывного законодательства и общими тенденциями в строительстве вооруженных сил.
Первый этап (начало 1920-х гг. – 1928 г.) характеризовался опорой на традиции, унаследованные от дореволюционной Русской императорской армии, трансляцию которых обеспечили военспецы, которыми в этот период были в значительной мере комплектованы организационно-мобилизационные органы РККА. Установлено, что в первой половине 1920-х гг. на военную службу не призывалось около ста этносов, населявших СССР. Их перечень во многом повторял аналогичный дореволюционный список. Большинство непризываемых этносов относились к официальной категории «культурно отсталых» и считались по своим социально-культурным параметрам неготовыми к службе в армии. Но следует подчеркнуть, что для граждан всех национальностей был открыт индивидуальный прием в армию на основе добровольной вербовки. Именно добровольцами комплектовались первые национальные части РККА.
Переход из категории непризываемых народов в категорию призываемых в середине 1920-х гг. происходил главным образом под настойчивым политическим давлением местных национальных партийно-советских элит, трактовавших военный призыв как символ эмансипации и признания политической зрелости своих народов, а отказ в призыве – как продолжение великодержавной угнетательской политики со стороны доминирующей русской нации. В принятый в сентябре 1925 г. закон «Об обязательной военной службе» была включена компромиссная формула: военная служба объявлялась общеобязательной для всех советских граждан, но предусматривалась отсрочка по этническому признаку для народов, перечень которых надлежало перед каждым призывом согласовывать между Наркомвоенмором и местными властями.
Анализ итогов первых после окончания Гражданской войны пяти призывов мирного времени – с 1924 по 1928 г. – показал, что войска в этот период до 90 % пополнялись призывниками восточнославянских национальностей (русскими, украинцами, белорусами) при общем удельном весе восточных славян среди населения Советского Союза, составлявшем лишь 77,3 % (по Всесоюзной переписи населения 1926 г.). Это превышало аналогичный дореволюционный показатель и в корне противоречило курсу центральных и местных органов государственного и военного управления на расширение представительства в армейских рядах всех народов СССР.
Первый практический шаг к реализации этого курса удалось сделать только в ходе всесоюзного призыва в РККА 1928 г., опыт которого следует признать революционным для строительства отечественных вооруженных сил, поскольку военный призыв впервые в истории был распространен на те национальные регионы (Средняя Азия, Кавказ и ряд других), где он не проводился никогда (в том числе и до революции). Анализ источников показал, что призыву предшествовала большая работа центральных и местных военных, советских и партийных органов по учету, изучению, обучению допризывной молодежи. Широкая агитационно-пропагандистская работа, сопровождавшая допризывные мероприятия и сам призыв, была направлена на формирование позитивного образа военной службы не только у самих призывников, но и у членов их семей и у этносов в целом.
Как показал анализ учетно-статистических материалов по личному составу Красной армии, в конце 1920-х гг. удельный вес военнослужащих неславянских национальностей в войсках оставался незначительным, однако само по себе проведение всеобщего призыва уже на десятом году советской власти следует оценивать как большой шаг вперед в деле расширения мобилизационного ресурса страны и включения окраинных народов в советское строительство, важной частью которого являлась служба в рядах РККА.
Второй этап (1929 – первая половина 1941 г.) был связан с быстрым приростом списочной численности личного состава Красной армии (с 1930 г. по 1940 г. она выросла в 5,8 раза) и последовательным наращиванием военнообученного мобилизационного резерва за счет представителей народов СССР. Вопрос расширения призыва среди граждан нерусской национальности стоял тем острее, чем глубже становилась «демографическая яма», вызванная тем обстоятельством, что в начале 1930-х гг. в призывной возраст вступали малочисленные поколения, родившиеся в годы Первой мировой и Гражданской войн. К тому же ужесточались критерии социально-классового отбора призывников в армию в связи с обострением социально-экономической и политической ситуации в стране.
