Поэтому, несмотря на остроту проблемы, связанной с большими потерями Русской армии на фронтах Первой мировой войны и истощением годных к призыву контингентов славянских национальностей, подготовка к рассмотрению вопроса затягивалась. Лишь 23 ноября 1915 г. военным министром был представлен доклад в Совет министров «О привлечении к воинской повинности некоторых частей населения, освобожденного от нее до настоящего времени»
[266]. Составители доклада решали задачу со многими неизвестными: необходимость расширения мобилизационной базы сталкивалась с соображениями политическими (возможная нелояльность милитаризуемых этносов); географическими и климатическими (неприспособленность ряда этнических групп к условиям Европейской России); культурными и физиологическими («дикость и физическая слабость» ряда этносов)
[267].
Анализ социально-культурных особенностей этносов, предложенный в докладе Военного министерства, нельзя назвать глубоким. Значимые для службы в армии аспекты рассматривались не на статистическом или этнографическом материале, а на довольно вольных трактовках качеств того или иного народа. Например, физическая годность к военной службе описывалась в терминах «хилость», «слабость», «ловкость» и т. п. Этнокультурные характеристики содержали эпитеты «природные воины», «несравненная отвага», «храбрость», «лихость», «природный ум» и т. п. Несмотря на то что на подготовку доклада было потрачено несколько лет, в нем было крайне мало точного цифрового материала даже о численности мужского населения и в то же время – чрезмерно много поверхностных оценок и домыслов (например, о бурятах говорилось: «Массового уклонения их от воинской повинности ожидать нельзя, так как бурятам хорошо живется в России»
[268]; о курдах: «Хорошие наездники; по характеру – злопамятны и мстительны»
[269]; о якутах: «Довольно смышленые и обладают подражательными способностями»
[270]) и т. п.
Особое внимание было уделено политической лояльности окраинных народов. В докладе рефреном проходила мысль о том, что «культурная отсталость» тех или иных этносов от русских может быть подтянута именно воинской повинностью, когда «нижние чины – туземцы, уходя со службы в запас, понесут в свои глухие трущобы и аулы более культурный уклад жизни, новые понятия и взгляды, что… обеспечит успешный ход сближения их с русским населением и послужит связующим началом политического единства государства»
[271].
Подходящими к организации немедленного призыва в докладе были определены: киргизы
[272], сарты
[273], узбеки, каракалпаки, таджики, дунгане, таранчи
[274], астраханские и ставропольские инородцы (киргизы, туркмены, калмыки, ногайцы), инородцы Томской, Тобольской губерний, Дальнего Востока, Восточной Сибири (буряты, якуты и др.), мусульмане Дагестанской, Терской и Кубанской областей и Закавказья. В отношении большинства из них был применим обычный призыв на общих основаниях; для горцев Северного Кавказа – служба в национальных частях. Лишь незначительная часть населения (граждане Великого княжества Финляндского, турки и курды Закавказья и ряд других) освобождались от службы по причине особой политической ненадежности. Всего, за исключением жителей Финляндии, планировалось привлечь к ежегодному комплектованию армии 97 % этносов, прежде от натуральной военной службы освобожденных
[275]. К докладу прилагался законопроект с предложениями Военного министерства, а также смета предстоящих расходов
[276]. Несмотря на поверхностный характер доклада в Совет министров, предложения Военного министерства, безусловно, нужно понимать как радикальную реформу комплектования армии. Предложения Военного министерства в Совет министров сведены в таблице 6.
Таблица 6. Предложения о привлечении к военной службе освобожденных от нее частей населения (по данным Военного министерства, представленным в Государственной думе в ноябре 1915 г.)
1* Ныне азербайджанцы.
2* Так в документе.
Источник: РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 274–274 об.
Однако в условиях войны замысел Военного министерства оказался труднореализуем. Во многих местностях главным препятствием немедленному развертыванию призыва являлось отсутствие посемейных списков, списков призывников и самих учреждений, которые должны были определить территории призывных участков, организовать их работу и осуществлять призыв, а именно – губернских (областных), уездных (окружных) по воинской повинности присутствий. Учреждения должны были быть укомплектованы компетентными в военно-учетном деле специалистами, которых также не было. При самом удачном стечении обстоятельств первый призыв мог быть назначен лишь на 1 октября 1917 г. Правда, военный министр допускал подготовку призыва по сокращенной схеме, как это практиковалось с внеочередными призывами ратников ополчения в текущей войне.
Совет министров оценил специфические проблемы, связанные с длительностью организации призыва (отсутствие во многих местностях посемейных списков и нехватка специалистов), возможными социально-политическими осложнениями на местах, при недостатке войск и полиции для подавления возможных выступлений и, наконец, неизбежной длительностью военной подготовки солдата-инородца в связи с его изначальным низким культурно-образовательным уровнем
[277]. Поэтому 27 ноября 1915 г. Совет министров отложил решение на неопределенное время. Так или иначе, самодержавие вернулось к опоре на безотказного русского солдата.
