Кроме того, руководство страны опасалось, что национальные формирования могут послужить благодатной почвой для вызревания местного сепаратизма. Так, по данным М.В. Фрунзе, «у некоторых товарищей на местах» уже «имеются тенденции к превращению национальных формирований в ядро национальных армий»
[495].
Эти опасения имели под собой почву. Изучение документов показало, что среди мотивов, стимулировавших национальные регионы к развитию национальных формирований в первой половине 1920-х гг., важное место занимало престижное соперничество между советскими и партийными национальными элитами, особенно между соседями. Наличие собственных национальных войск трактовалось ими как атрибут социальной и государственной состоятельности этноса, а их отсутствие, напротив, как признак отсталости, политической незрелости. В этот период давление на органы военного управления со стороны руководства национальных регионов было очень значительным. Об этом как о факторе, стимулировавшем национальное строительство, прямо говорил наркомвоенмор М.В. Фрунзе
[496]. В. Катуков, участник создания национальных частей в Казахстане в 1920-х гг., свидетельствовал о желании местных ответственных работников «как можно скорее и как можно больше насоздать казахских частей, не отстать от прочих национальных республик…»
[497]. В Чечне, в свою очередь, формирование в 1925 г. Чеченского кавалерийского взвода трактовалось как создание ядра чеченской национальной армии. В Ленинском уголке в расположении взвода висел свидетельствующий об этом плакат, полученный от Чеченского ЦИКа: «Национальная Красная армия – залог становления Чечни»
[498]. Подобные примеры выявлены и в других национальных регионах – Калмыкии, Дагестане, Узбекистане и т. д. Оценивая возникновение национальных армий на заре существования Советского государства, французский историк Э. Каррер д’Анкосс справедливо отмечала: «В слаборазвитых странах, не имеющих пролетариата, кадры должна поставлять армия, причем армия сильная, иерархическая, политизированная – армия, которая воплощает еще смутное национальное самосознание и служит питомником для национальных кадров»
[499]. Именно этот, неконтролируемый рост местных кадров воспринимался в центре как политическая опасность.
Однако в целом руководство страны в начале 1920-х гг. было позитивно настроено в отношении перспектив национальных формирований. 29 августа 1923 г. Реввоенсовет Республики был преобразован в Реввоенсовет СССР. Состав Реввоенсовета существенно расширился (с 6 до 13 членов) за счет представителей вошедших в состав нового государства союзных республик. С конца августа 1923 г. в состав РВС СССР входили: Л.Д. Троцкий (председатель), Э.М. Склянский (заместитель председателя), С.С. Каменев, В.А. Антонов-Овсеенко, С.С. Данилов, С.М. Буденный, В.А. Богуцкий, И.С. Уншлихт, А.П. Розенгольц, И. Хыдыралиев, Ш.З. Элиава, А.Ф. Мясников и Г.С. Везиров. Четверо последних представляли Среднюю Азию, Грузию, Армению и Азербайджан соответственно. 5 марта 1924 г. решением Военной комиссии Пленума ЦК РКП(б) Г.С. Везиров был заменен К. Караевым, а представителем от Северного Кавказа был назначен Г.К. Орджоникидзе
[500]. Таким образом, крупнейшие национальные регионы страны получили свое представительство в РВС СССР и имели возможность напрямую участвовать в дальнейшем планировании и реализации программы строительства национальных частей в составе Красной армии.
С 1923 г. и до конца 1927 г. проблемы национальных воинских формирований неоднократно обсуждались на заседаниях высших партийных и военных органов. На заседаниях Политбюро ЦК РКП(б) (с 1925 г. – ЦК ВКП(б) вопросы национальных формирований специально рассматривались трижды (два раза – в 1923 г. и один раз – в 1925 г.); на заседаниях Реввоенсовета Республики (СССР) – 19 раз (пять раз – в 1923 г., тринадцать – в 1924 г., один раз – в 1927 г.)
[501]. Приказами РВСР (РВС СССР) 1924–1928 гг. в основном утверждались штаты национальных частей, соединений и военно-учебных заведений (в 1924 г. – три приказа, в 1925 г. – семь, в 1926 г. – пять, в 1927 и 1928 гг. – по одному). В дальнейшем, напротив, согласно ежегодным тематическим справочникам к протоколам заседаний РВС СССР за 1928–1934 гг., вопросы национального строительства ни разу не выносились на рассмотрение высшего коллегиального органа военного управления
[502]. Итак, пик интереса руководства страны к национальному аспекту строительства вооруженных сил пришелся на первую половину и середину 1920-х гг., в дальнейшем же он быстро угасает, причины чего рассмотрены ниже.
Если говорить о персональных позициях большевистских вождей, то наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета Л.Д. Троцкий в первые годы после окончания войны не раз высказывал озабоченность взаимоотношениями частей Красной армии, стоявшими гарнизонами на окраинах страны, с местным населением, «не забывшим старых обид» и воспринимающим Красную армию как армию русскую
[503]. Троцкого заботил вопрос о позиционировании РККА в регионах, населенных нерусскими народами. По его мысли, Красная армия не должна была уподобиться армии колониальной, как это было в дореволюционный период. Для этого необходимо было лучше узнать местное население, его историю, проникнуться идеями подлинного равенства и братства
[504]. Стратегической целью такого сотрудничества (когда «должна исчезнуть и тень противоречия между нашей национальной программой и нашей практикой») будет ситуация, «когда великорусский пролетариат делает все, что может, для того чтобы помочь более отсталым национальным элементам Союза принять сознательное и самостоятельное участие в строительстве Красной Армии, – дабы они могли защищать себя, прежде всего, собственными силами»
[505].
Исходя из такого посыла Л.Д. Троцкий выступал за «постепенность» в вопросе вовлечения нерусского населения в военное строительство. По итогам XII съезда партии 9 мая 1923 г. он разослал членам РВСР и начальнику Политуправления РВС СССР В.А. Антонову-Овсеенко письмо, в котором изложил свои соображения о национальных формированиях. Он считал, что в дальнейшем «этот вопрос будет играть все возрастающую роль». Однако, по его мнению, здесь была возможна ошибка: «Забежать вперед, т. е. попытаться наспех импровизировать национальные части, не имея для этого необходимых личных и импровизационных предпосылок»
[506]. Троцкий обоснованно склонялся к принципу постепенности, считая, что в разных частях Советского Союза этот вопрос должен решаться по-разному – в зависимости от массы существенных обстоятельств: состояния вооруженных сил в данной республике, наличия военных кадров, отношения населения к военной повинности в прошлом, степени его советизации, уровня образования и культуры и т. д.
[507]
