В 1925 г. численность подразделений четырех наиболее многочисленных национальностей (татар, немцев, чувашей, молдаван) достигла 94 рот и 19 взводов. В том же году концентрация затронула и другие национальности срочнослужащих 1903 г. рождения, не охваченных национальным военным строительством: башкир, вотяков, коми-зырян, коми-пермяков, черемисов, мордвин и корейцев. К концу 1925 г. общая численность не отдельных национальных подразделений составила 132 роты и 55 взводов. Концентрацией было охвачено 75 % нерусского призывного контингента, что было признано руководством Красной армии «большим достижением»
[584], а сама практика концентраций наряду с национальными формированиями объявлена «одним из двух основных русел» в национальном военном строительстве
[585]. В процесс концентраций в середине 1920-х гг. были вовлечены десятки тысяч военнослужащих нерусской национальности.
В 1925 г. в докладе Политуправления РККА отмечалось, что по результатам призыва молодежи 1903 г. рождения удельный вес «нацменьшинств» в Красной армии достиг 8 %, и это, что важно, без учета украинцев, белорусов, а также «национальностей, обеспеченных нацформированиями, – грузин, армян и тюрок»
[586]. Столь многочисленное пополнение националов не могли вобрать в себя едва созданные в плановом порядке национальные формирования. Значительную их массу приняли подразделения, созданные в порядке концентраций. Эта мера, как считалось, себя оправдала «в смысле большей успеваемости в учебе и, особенно, в политическом их развитии»
[587].
По мере выяснения общего культурного уровня призываемых контингентов, в политику концентраций вносились коррективы. Уже начиная с 1926 г. националов, в целом владевших русским языком (таковыми считались мордвины, чуваши, вотяки), распределяли в так называемых номерных частях, не создавая для них отдельных строевых единиц
[588]. Причем среди представителей этих народов не было единого мнения о наиболее удобной для них форме прохождения службы. Например, в 1925 г. отмечалось недовольство призывников-мордвин, которые в большинстве своем обрусели и хорошо владели русским языком, тем, что «их выделяют в отдельные строевые единицы»
[589]. Однако нередки были и прямо противоположные случаи. Так, в 1929 г. с пополнением призыва 1907 г. рождения в части Московского военного округа прибыло около 350 марийцев, 500 мордвин и 300 поляков. Из-за отсутствия необходимых национальных командных кадров было решено распределить их равными частями по пяти стрелковым дивизиям (по 12 человек на стрелковый полк). В результате «за шесть месяцев значительное их число ушло из армии в результате опротестования по болезни и другим признакам». Заместитель начальника Политуправления округа Хрулев признавал, что, если бы «националы» изначально были объединены в национальные подразделения, этой «крупнейшей ошибки» удалось бы избежать
[590]. Также неправильной считалась переброска контингентов «националов» из одного округа в другой. Например, значительная часть татар, призвавшись на территории ПриВО, направлялась для прохождения службы в САВО и СКВО
[591].
Для народов, «культурно наиболее развитых и русским языком в большинстве владеющих, к тому же распыленных по всей территории СССР», таких как латыши, эстонцы (проживавшие не в Прибалтике), евреи, поляки, концентрация также признавалась излишней
[592]. В случае с поляками принималось во внимание также политическое недоверие к ним со стороны советской власти в связи с недавней войной и напряженными отношениями Советского Союза с Польшей
[593].
Практику концентраций в Красной армии следует понимать как кальку с повсеместно реализуемого в тот же период курса на коренизацию – организацию национальных административно-культурных автономий, даже самых мелких. В этот период были организованы тысячи автономий национальных меньшинств (нацмен), которые могли охватывать от целых республик до нескольких населенных пунктов или даже одного села
[594]. В совместном циркулярном письме от 19 марта 1925 г. заместителя начальника Политического управления РККА М.М. Ланды и начальника Главного управления РККА В.Н. Левичева прямо указывалось на то, что «основное условие развития и углубления работы среди нацменьшинств – индивидуализация руководства работы в отношении каждой национальности в отдельности, как бы малочисленно она ни была представлена в частях Красной армии (выделено мной. – Авт.)»
[595]. В связи с этим считалось вполне нормальным сводить, например, осетин в грузинских дивизиях в отдельные роты, взводы и даже отделения, если в подразделении их насчитывалось хотя бы несколько человек
[596].
* * *
Во второй половине 1920-х гг. наиболее успешно по причине незначительного культурно-языкового барьера развивались украинские и белорусские части. В белорусских формированиях языковой барьер (прежде всего между красноармейцами и командным составом) фактически отсутствовал, поскольку большинство военнослужащих общались на русском языке. В 1927 г. Главное управление РККА считало возможным без существенных дополнительных затрат украинизировать и белорусизировать практически все территориальные соединения, дислоцированные в этих республиках (только на Украине таковых насчитывалось 11
[597]).
Однако в республике с сильным, относительно самостоятельным политическим руководством, каковой являлась УССР, союзный центр опасался утерять контроль над этим процессом. На Украине имел место целенаправленный лоббизм республиканскими властями политики коренизации во всех сферах общественной жизни, в том числе и военной
[598]. Характеризуя ее, в апреле 1927 г. заместитель начальника Штаба РККА С.А. Пугачев отмечал: «В настоящее время в УССР имеется тенденция украинизировать все войска, дислоцированные на территории республики (выделено мной. – Авт.), независимо от того, из каких национальностей они комплектуются. Такая национализация носит насильственный характер и по целому ряду соображений не может быть признана полезной для дела»
[599]. Неудивительно, что, когда в 1928 г. от командующего войсками Украинского военного округа И.Э. Якира поступило предложение украинизировать еще две дивизии (25-ю и 95-ю), выяснилось, что удельный вес украинцев в них уже составлял 82 % и 86 % соответственно, что было даже выше, чем в некоторых национальных дивизиях
[600]. Кроме потенциальных политических осложнений с украинским руководством, чрезмерная коренизация воинских частей на Украине могла нарушить планы комплектования РККА в других регионах (УВО наряду с МВО и ПриВО являлся основным источником людских пополнений). Поэтому, следуя мнению Штаба РККА, советское руководство не пошло дальше украинизации шести территориальных дивизий, и то с тем условием, что «остальных, расположенных на территории УВО войск, украинизация не коснется ни в какой мере»
[601]. Таким образом, стихийная национализация войск УВО сдерживалась искусственно.
