Активность политических элит в союзных республиках, привлекавших к тому же на свою сторону военно-окружные реввоенсоветы, в конце 1920-х гг. уже заметно раздражала руководство Наркомвоенмора. Как отмечалось в специальном циркулярном письме наркома и председателя Реввоенсовета СССР К.Е. Ворошилова, разосланном 27 июня 1927 г., «революционные военные советы округов нередко возбуждают ходатайства о расширениях плана национальных формирований или же поддерживают такого рода ходатайства со стороны правительств местных республик. В качестве основных мотивов этих ходатайств приводятся заявления, что план национальных формирований не охватывает всех автономных республик, а в пределах отдельных республик захватывает только незначительную часть призывного контингента»
[602]. Мысль о хаотичности и бесконтрольности развития национальных формирований высказывал в это же время и Л.Д. Троцкий, хотя в целом он выступал идейным оппонентом Ворошилову: «Плохо руководимые, а подчас и без всякого направления развивающиеся национальные формирования… не обеспеченные достаточно выдержанным и прочным партийным влиянием, способны стать очагами неблагоприятных для пролетарской революции течений»
[603].
Между тем значительная часть формирований из среднеазиатских, поволжских, северокавказских и сибирских народов находилась на стадии формирования и в оперативные расчеты пока не включалась.
В целом, согласно справке начальника Управления устройства и службы войск ГУ РККА А.М. Вольпе от 18 июня 1927 г., при запланированных в действовавшей на тот момент редакции плана 56 043 человека личного состава национальных формирований налицо имелось лишь 29 489 человек, значительную долю которых составили украинские, белорусские и закавказские части
[604]. Штаб РККА внес их в общие оперативные планы Красной армии и в мобилизационное расписание. Эти дивизии формировались по общему штату, а их личный состав проходил единый с номерными частями курс обучения
[605]. Темпы же формирования национальных частей в САВО, СКВО, ПриВО отставали от запланированного графика.
Кроме того, специфические проблемы возникли при развертывании национальных кавалерийских частей, где дефицит качественных людских ресурсов усугублялся недостатком кавалерийского конского состава в связи с сокращением его поголовья
[606] и дороговизной содержания этого рода войск. В марте 1927 г. заместитель начальника ГУ РККА В.Н. Левичев и начальник Управления устройства и службы войск ГУ РККА А.М. Вольпе сообщали в Штаб РККА, что строительство национальных кавалерийских частей придется строго увязывать не только с пятилетней программой национального строительства, но и с трехлетним планом РВС СССР развития стратегической конницы (принят в 1925 г.).
Под стратегической конницей в этот период понимались, по определению инспектора кавалерии РККА С.М. Буденного, «крупные соединения конницы, усиленные мехсоединениями и авиацией, действующие в оперативном взаимодействии с армиями фронта, самостоятельной авиацией, воздушными десантами»
[607]. По состоянию на декабрь 1925 г. этот род войск состоял из девяти кадровых, двух территориальных кавалерийских дивизий и восьми отдельных кавалерийских бригад
[608]. Некомплект верховых лошадей составлял на этот момент 60 %. В связи с приоритетностью плана развития стратегической конницы национальные кавалерийские формирования были обречены на отставание и укомплектование по остаточному принципу
[609]. Программа национальных кавалерийских частей в том виде, в котором она была утверждена в 1925 г., уже в 1927 г. была признана «по своему объему невыполнимой»
[610].
* * *
Курс на формирование национальных воинских частей в составе Красной армии в начале 1920-х гг. был вызван мощным политическим давлением с мест и в немалой степени являл собой уступку союзного центра эмансипировавшимся в период Гражданской войны национальным окраинам страны, поддержавшим советскую власть и требовавшим наделения их действенными инструментами национальной государственности, каковыми стали политика коренизации и программа национальных воинских формирований. С другой стороны, строительство национальных воинских частей отвечало и идеологическим интересам советского правительства, поскольку национальные части были органично вплетены в концепт мировой революции, в осуществлении которой им отводилась роль застрельщиков, передового отряда на случай продолжения революционной экспансии за пределы Советского Союза. На внутренней арене национальным формированиям отводилась роль культуртрегерского института и двигателя социалистического строительства для «отсталых» народов. Внешнеполитическая и внутриполитическая функции национальных формирований в политике руководства СССР в 1920-х гг. не противоречили друг другу, а, напротив, составляли синкретическое функциональное единство.
Несмотря на важное идеологическое и политическое значение, которое придавалось нацформированиям, в структуре центрального аппарата РККА так и не сложилось специального органа для руководства и координации их строительством, хотя попытки к этому предпринимались. Это обстоятельство можно считать одним из ключевых факторов, помешавших последовательной институционализации национальных формирований и сделавших их уязвимыми перед конъюнктурными реорганизациями и импровизациями. Примером тому служат концентрации – явление хотя и легальное, но не контролируемое, инициативное, приведшее к повсеместному внеплановому возникновению суррогатных национальных формирований.
