Явочная национализация воинских соединений происходила в 1943–1944 гг. и в других республиках. Например, неофициально стала считаться национальной грузинской 296-я стрелковая дивизия 45-й армии недействующего Закавказского фронта. Как отмечалось в историческом формуляре соединения, «личный состав дивизии на 70 % состоял из грузин, дивизия в целом являлась национально-грузинской»
[839]. 349-я стрелковая дивизия, с 1943 г. дислоцировавшаяся на приграничной с Турцией территории Грузии, была укомплектована в основном грузинами и постепенно стала именоваться «грузинской». Партийный лидер Грузии К.Н. Чарквиани уделял большое внимание этой дивизии. 261-я дивизия той же армии, не принимавшая участия в боях с середины 1942 г., с 1943 г. носила неофициальное наименование «армянская» и т. д. Осенью 1943 г. в составе Закфронта фактически шесть из семи стрелковых дивизий были национальными (296, 349, 406, 392-я – грузинские, 402-я – азербайджанская, 261-я – армянская), хотя официально как национальные формировались только 392-я и 402-я дивизии. В этих дивизиях на 57 259 человек личного состава 39 223 человека (68,6 %) представляли одну из трех закавказских титульных наций
[840]. При этом повсеместно (кроме азербайджанской дивизии) среди офицерского состава резко преобладали представители местных национальностей, что создавало почву для конфликтов с русскими офицерами. Последние жаловались на ущемления по службе и кумовство. Русский офицер этой дивизии сообщал, что грузинский национализм в дивизии достиг таких масштабов, что «довоенные национальные дивизии – это еще цветочки»
[841].
Столь непривычная ситуация вызвала внимание Генерального штаба, затребовавшего у штаба Закавказского фронта подробных сведений о национальном составе частей и соединений. Тем более что к концу войны все шире входила в оборот пропаганда «ведущей роли русского народа в Отечественной войне»
[842].
Сам национальный статус кавказских дивизий для некоторых руководящих работников в конце войны стал раздражающим фактором. Так, в феврале 1945 г. начальнику штаба 13-го стрелкового корпуса из штаба 45-й армии было заявлено: «Вторично сообщаю, что в составе 13 с[трелкового] к[орпуса] национальных соединений нет. Если 392-я стрелковая дивизия в преобладающем большинстве укомплектована сержантским и рядовым составом грузинами, то это не значит, что она должна считаться национальным формированием»
[843]. Трудно представить, какими еще основополагающими критериями должны были обладать национальные формирования, чтобы считаться таковыми. Тем более что 392-я стрелковая дивизия была сформирована по приказу НКО от 3 февраля 1942 г. именно как грузинская национальная.
* * *
В общем массиве национальных формирований особое место занимают прибалтийские национальные соединения, чей национальный статус оставался незыблемым до конца войны. Прибалтийские стрелковые дивизии прошли и самый долгий и насыщенный боевой путь. Исследование документальной базы требует искать причину этого в политико-идеологической сфере: на последнем этапе войны из всех национальных формирований Красной армии только им одним предстояло освобождать родной край.
Для прочих национальных формирований эта задача перестала быть актуальной достаточно скоро. Идеологический концепт защиты или же освобождения родного края следует понимать как важный фактор поддержания национального статуса воинских формирований в годы Великой Отечественной войны. Защищая свою малую родину, воины-«националы» самым убедительным и наглядным образом опровергали нацистскую пропаганду, пытавшуюся вбить клин в единство советских народов и иногда имевшую определенный успех на этом поприще. Если в случае с прибалтийскими национальными воинскими формированиями сохранение национального статуса было актуально для власти фактически до конца войны, то для кавказских он потерял важность сразу после окончания оборонительного сражения на Северном Кавказе (то есть к началу 1943 г.), а для башкирской кавдивизии и среднеазиатских формирований этот фактор и вовсе не актуализировался никогда. В связи с этим не возникало политической необходимости поддерживать существование таких соединений в качестве национальных ценой неизбежного усложнения процесса их комплектования людскими ресурсами. Поэтому в случае потери боеспособности они без лишних колебаний расформировывались или переформировывались в обычные воинские части.
Выше уже приводились примеры активной роли республиканских партийно-советских лидеров в поддержании этнического баланса национальных формирований. Изучение документальной базы позволяет утверждать, что прибалтийские правительства и коммунистическая партийная элита, как это ни парадоксально звучит, оказались в особо выгодном положении по сравнению со своими коллегами из других республик. Хотя подведомственные им территории оказались полностью оккупированными врагом, ситуация «правительств в изгнании» избавляла их от повседневных хозяйственных и социальных забот, позволив сосредоточиться на проблемах национальных воинских формирований. Первые секретари прибалтийских компартий постоянно вмешивались в повседневную жизнь своих частей, вплоть до отстаивания интересов и прав отдельных командиров и курсантов. Постоянное местопребывание в Москве облегчало им оперативный доступ к государственному и военному руководству Советского Союза. В места формирования национальных дивизий или пункты сбора назначенных контингентов из строительных частей командировались высокопоставленные республиканские чиновники, оперативно докладывавшие о текущих трудностях, связанных чаще всего с волокитой при откомандировании уроженцев Прибалтики из строительных частей и рабочих колонн
[844].
Усилиями руководства Наркомата обороны был предпринят комплекс мер для регулярного комплектования прибалтийских национальных формирований маршевыми пополнениями. Развивалась сеть запасных частей: 9 февраля 1941 г. сформирован эстонский запасный батальон, 14 февраля 1942 г. развернутый в 1-й отдельный эстонский запасный полк; в этот же день сформирован 1-й отдельный латышский запасный полк
[845]. Для литовских частей 23 мая 1942 г. был сформирован Отдельный литовский запасный стрелковый батальон. Прибалтийские запасные части выполняли не только свою прямую функцию подготовки маршевых рот для своих национальных дивизий, но и являлись сборными пунктами для сосредоточения национальных контингентов, рассеянных по всей стране
[846]. В них готовили бойцов и командиров широкого перечня специальностей. Полки являлись своеобразными комплексными учебными центрами, комплектуемыми личным составом по национальному принципу. Мобилизуемые и призываемые в Красную армию эстонцы передавались в 1-й отдельный эстонский запасный стрелковый полк, а затем на укомплектование 8-го эстонского стрелкового корпуса. Латыши направлялись в 1-й отдельный латышский запасный стрелковый полк, а после его расформирования в июле 1944 г. (в связи с обращением большей части его личного состава на формирование новой 308-й латышской стрелковой дивизии) – во вновь сформированный Латышский запасный стрелковый батальон 359-го запасного стрелкового полка 14-й запасной стрелковой дивизии. Если не удавалось набрать контингент нужной национальности, его заменяли славянами, евреями и иными национальностями, однако старались подбирать лиц, связанных происхождением с прибалтийскими республиками.
