Потеря многонаселенных западных территорий бывшей Российской империи, дававших значительный контингент новобранцев (поляки, жители Прибалтики, немцы, евреи), была пропорционально скомпенсирована восточными славянами, удельный вес которых в составе Красной армии еще более возрос по сравнению с аналогичным показателем Русской императорской армии. Несущей конструкцией вооруженных сил государства продолжала оставаться русская нация, опору которой составляли другие восточнославянские народы – украинцы и белорусы.
* * *
Незначительные масштабы национального военного строительства долгое время позволяли покрывать потребность в личном составе для национальных частей за счет добровольчества (за исключением Украины, Белоруссии и Закавказских республик, где изначально действовал обязательный призыв), а также переходных форм комлектования, таких как отбор через общественные организации (например, комсомол) и частичный призыв по разверстке, напоминавший дореволюционную процедуру призыва
[911]. Эти способы, предполагавшие известный административный нажим на молодежь призывного возраста, использовались как вспомогательные, в случае нехватки добровольцев. Внедрение переходных форм явно указывало на то, что рамки добровольчества представлялись руководству военного ведомства узкими. Как отмечал в 1927 г. в одном из своих докладов в СНК СССР наркомвоенмор К.Е. Ворошилов, добровольчество в современных условиях изжило себя: слабые партийно-комсомольские организации в национальных регионах не могли обеспечить качественный приток добровольцев, неизбежно порождали текучесть кадров среди добровольцев, не считавших себя связанными со службой крепкими обязательствами, «а среди остальной части добровольцев часто попадаются элементы политически неустойчивые, безработные, рассчитывающие найти в армии приют, пищу и т. д. … Кроме того, – продолжал Ворошилов, – добровольный порядок не всегда дает необходимое число пополнений. Все это вызывает необходимость перейти к комплектованию нацчастей в обязательном порядке» (выделено мной. – Авт.)
[912]. В то же время, по мнению Ворошилова, национальные части в их текущем масштабе не обладали достаточной емкостью для использования всех ресурсов национальных регионов, которые «окажутся для них чрезмерно большими… Это приведет к тому, – считал нарком, – что, во-первых, в национальных республиках и областях фактически будет привлекаться в войска весьма незначительный процент от призывного контингента, и, во-вторых, несмотря на установление обязательной военной службы, особенно на первое время, в некоторых отдельных районах, наиболее отдаленных и наименее советизированных, вовсе не проводится призыва»
[913].
Выход наркомвоенмору виделся в организации массового призыва контингентов из национальных республик для укомплектования как национальных, так и номерных частей. В своем докладе в ЦИК и СНК СССР в марте 1928 г. он сообщал, что, «несмотря на все изложенное, РВС СССР считает все же возможным и необходимым, начиная с осени 1928 г., приступить к обязательному призыву (курсив мой. – Авт.) народностей: среднеазиатских республик, Киргизской АССР, Казакской АССР, Дагестанской АССР и горцев Северного Кавказа». Отмечалось «важное политическое значение» грядущего мероприятия: этим, по замыслу Ворошилова, не только достигалась ускоренная адаптация «националов», но и одновременно удовлетворялись «настойчивые ходатайства о привлечении коренного населения [к службе]… в обязательном порядке»
[914].
«Настойчивые ходатайства» с мест действительно продолжали поступать. В конце 1927 г. они обсуждались на местном уровне. Так, в декабре 1927 г. адыгейский военком М.М. Тлепшуков на заседании бюро местного обкома партии доложил «О ходе работ по проведению закона военной службы черкесов». Представленные им предложения по реализации закона были приняты и направлены на утверждение в Москву
[915]. Точно так же поступали другие республики. 30 января 1928 г. в Секретариат НКВМ поступил объемный (на 38 листах) материал Дагестанского обкома ВКП(б) по вопросу о начале призыва горцев Северного Кавказа и, в частности, уроженцев Дагестана
[916]. В марте 1928 г. аналогичный материал был направлен из Туркмении, чьи власти также активно настаивали на призыве местной молодежи
[917]. А СНК и Президиум ЦИК Казакской (Казахской) АССР, не дожидаясь решения центральных властей, уже 18 января 1928 г. принял постановление о начале регулярных призывов в республике «на точном основании закона об обязательной военной службе» (выделено мной. – Авт.). Соответствующие поручения были даны республиканскому комиссариату
[918]. С мест поступали сигналы, что военный призыв вполне подготовлен всем ходом реформ советской власти: проведением земельной реформы, передачей распределения воды (в засушливых регионах) в руки бедноты, хозяйственной помощью крестьянству со стороны государства
[919]. Столь единодушный хор из разных уголков страны создает впечатление, что, скорее всего, дирижировался он из Москвы.
Так или иначе, летом 1928 г. РВС СССР официально направил в ЦИК СССР и СНК СССР предложение осенью 1928 г. приступить к обязательному призыву «народностей среднеазиатских республик, Киргизской АССР, Казакской АССР, Дагестанской АССР и горцев Северного Кавказа». Предложение касалось молодежи 1906 г. рождения, а также лиц старших возрастов, начиная с 1901 г. рождения, имевших среднее и высшее образование
[920]. Против этого выступил начальник Политуправления РККА А.С. Бубнов: «Подъем по призыву в обязательном порядке нацмен, не призываемых ранее, при весьма ограниченных возможностях их использования в текущем году, должен быть дополнительно доработан и согласован с советскими и партийными организациями нацреспублик». В итоге ГУ РККА пришло к компромиссной формулировке. «Призывников-нацмен, – сообщалось в докладе председателю РВС СССР, – которые ранее не призывались и принимались на укомплектование национальных частей в добровольном порядке, начиная с призыва текущего года привлекать в общеобязательном порядке по мере потребности этих национальных частей (выделено мной. – Авт.)»
[921]. Масштаб призыва должен был соответствовать штатной емкости национальных частей
[922].
