– Следовательно, снимут с батарей у Ураги, что вход в Токийский залив прикрывают, там этого добра больше всего. И даже сняв десяток-другой, особо мощь обороны не ослабят. Получается, что эти мортиры посуху к Нагасаки быстро не перебросить, если мы этот самый мостик-то им порушим. Значит, повезут морем. А это крюк не близкий. Можем попытаться перехватить. Да и не только мы, но и Вирениус, и «добровольцы»…
– Широко мыслите, однако, Вениамин Васильевич, для командира простого крейсера.
– Обижаете, Всеволод Федорович! Это мой-то «Варяг» и простой?
– Чей, чей… А? Хотя да, собственно… Но я вообще-то думаю, может, вас ко мне в штаб забрать… Начштаба. Мыслить масштабно вы можете. Вижу. Сработались мы с вами хорошо на крейсере, душа в душу. Сработаемся и в штабе.
– Всеволод Федорович! Помилосердствуйте! Мне на писанину?! Да я скорее…
– Ага! Страшно стало… Ладно. Пошутил я. По-шу-тил!
– Уф… Ну и шуточки же у вас, как бы сказать помягче…
* * *
Во втором часу ночи без приключений «Варяг» подошел к лагуне Хамано. Встречать его было некому: как выяснилось позже, в это время весь Объединенный флот в Желтом море охранял транспорты с войсками, направляющиеся к месту высадки у Бидзыво…
Для наблюдения за дамбой с целью определения состава сил её охраны был послан минный катер под командованием Балка. Лейтенант и самые глазастые сигнальщики крейсера во все глаза смотрели – не закурит ли кто на берегу, не осветит ли ночной поезд будки охраны, казармы или, не приведи Господи, береговую батарею. Были выявлены только обычные караулки на три-пять человек. Но оно и понятно – казармам, если они вообще есть, куда комфортней в нескольких километрах от моста на берегу, чем на узкой, продуваемой всеми ветрами дамбе. Перед рассветом катер вернулся к «Варягу», и изрядно продрогший на ночном ветру Василий кратко обрисовал ситуацию Петровичу, завершив свой доклад лаконичным: «Работаем!..»
На палубе началось лихорадочное шевеление. Боцманская команда готовила к спуску еще один катер, там же, сталкиваясь и вполголоса матерясь, сновали пехотинцы из десантной группы. Периодически то по одному, то по другому борту раздавался голос Балка. Он давал последние наставления перед возможным боем. Все ящики с взрывчаткой и прочим, по ворчливому выражению минного офицера, «сухопутным барахлом» были подняты из минного погреба. Два из них были вскрыты – теперь хранившиеся в них пулемёты монтировались на катерах крейсера, остальные укладывались на дно катеров. Состав взрывчатки был довольно пестрым – Балк ограбил склады железнодорожного ведомства, но хранившегося на них динамита было недостаточно. Поэтому второй катер сейчас загружали ящиками с флотским влажным пироксилином…
Ясным майским утром, в шесть часов с минутами, когда солнце светило вдоль дамбы, дежурные на мосту заметили направляющийся к входу в лагуну со стороны океана военный корабль. Солнце, блики на воде, наблюдение корабля с носовых ракурсов – всё это мешало опознанию. Впрочем, никто особенно не старался – откуда в охране моста профессиональные военные моряки? Достаточно было того, что корабль несет положенные японцу флаги.
Но в залив корабль почему-то входить не стал – вместо этого из-за его борта показались пара катеров. Выбежавшие поглазеть на «визит морского начальства» караульные были неприятно удивлены событиями, последовавшими за этим. Подняв русский военно-морской флаг, корабль начал из носовых орудий обстреливать восточный въезд на мост, а кормовыми – западный. С дистанции меньше мили караулки были сметены с нескольких выстрелов. Потерь при этом не было, все успели выбежать поглазеть на нежданного гостя, но вот большая часть оружия и патронов остались где-то там, в мешанине воронок и досок…
Потом нерадивых караульщиков поприветствовали пулемёты с катеров. Пулемётчики тоже никого не убили. Но не из врожденной гуманности, а по неумению вести прицельный огонь с раскачивающегося суденышка. Однако даже поднять голову выжившим караульным они не давали вполне успешно. Об ответной стрельбе и речи быть не могло, тем более что на пятерых приходилась всего одна винтовка. С восточного катера стали крепить у основания одного из быков моста какие-то ящики, попутно выполняя непонятные манипуляции.
Японских свидетелей этого процесса было мало. Никто из них не обладал достаточной квалификацией для точного понимания сути происходящего, но предчувствия у них были самые недобрые. Затем катер направился к своему товарищу, проделывавшему то же самое у одного из быков со стороны западного въезда на мост.
Когда катера уже отходили, грянул взрыв, и крайний бык с восточной стороны большого моста окутался облаком дыма и пыли. Ферма, нелепо изогнувшись, рухнула в воду, породив миниатюрное цунами. В результате его прохождения с одного из катеров кто-то полетел в воду. Очухавшиеся наконец часовые с западного конца бывшего моста открыли огонь из единственной уцелевшей «Арисаки». Одна из пяти выпущенных пуль даже отколола щепку с борта катера, но на этом способность к сопротивлению охраны была исчерпана – подсумки с патронами также остались в караулках. Вернее, там, где они еще недавно были. В ответ хлестнул пулемет с катера, и остатки караула, укрываясь за насыпью, бодро отступили.
Когда «в природе» появилось замедленное кино, очевидцы наконец-то смогли подобрать термин для описания их мироощущения в тот момент. Выжившие из восточной караулки выговорили наконец заморское слово «динамит» и, презрев стрёкот пулемёта, кинулись куда подальше. Второй бык повторил судьбу первого, но у Балка ещё оставалось с полдюжины неизрасходованных ящиков с пироксилином и динамитом – во Владивостоке, не зная структуру дамбы и материал быков, он подготовился с запасом. Чтобы не везти взрывчатку обратно, был устроен ещё один «Бум!», в результате которого рухнула в море и центральная мостовая ферма – теперь до её подъёма о судоходстве в лагуне можно было не мечтать.
Катера дали ракетой сигнал о завершении главной фазы операции и, с трудом выгребая против океанской зыби, двинулись к кораблю, подошедшему на полтора десятка кабельтовых к берегу, благо глубины позволяли, а минных полей в этом районе бояться было нечего. Всё дело было сделано за полтора часа, и катера вернулись на «Варяг» с единственным пострадавшим на борту. Поручик Ржевский, которого волной сбросило в воду, был зол, промок насквозь, окоченел и тихо матерился, пытаясь скрыть за этим свой позор. Увы. Он не умел плавать…
Появившиеся было на берегу полицейские силы и обыватели из лежащего буквально в километре от дамбы городка Араи были рассеяны парой близких падений неразорвавшихся снарядов. Стрелять прицельно Зарубаеву запретил лично Руднев, поскольку люди в форме перемешались с безусловно гражданскими лицами, а пару специально испорченных взрывателей для снарядов калибром восемь дюймов прихватили еще во Владивостоке. Теперь нашедшие их японцы, не знающие о модернизации орудий «Варяга», должны были принять крейсер-диверсант за «Громобой», «Россию» или «Рюрик». И, соответственно, отрядить для его ловли как минимум два своих броненосных крейсера, у которых не было никаких шансов догнать шустрый «Варяг». Подъему катеров на борт никто не препятствовал, и, лишь отворачивая от берегов Японии в начинающий сгущаться туман, с мостика «Варяга» засекли дым подошедшего к месту диверсии поезда. Так как из-за дымки его разглядеть было нелегко, из опасения обстрелять пассажирский состав огня решили не открывать.
