Можно, конечно, дать вам, Кирилл Владимирович, справного старшего офицера, который бы и делал за вас всю работу, а вы при нем командиром бы только числились. Но сие как-то не очень честно будет по отношению к этому вашему заместителю. Не так ли? Поэтому я вам предлагаю сделать с точностью до наоборот. Моему «Варягу» нужен старший офицер. С одной стороны, это самый боеспособный корабль эскадры с прекрасной репутацией и подготовленной, обстрелянной командой. Но с другой, старший офицер – самая «собачья» и неблагодарная должность, которая только есть на флоте. Вы будете командовать командой крейсера, но не самим крейсером. Вы и только вы будете отвечать за все его неудачи, поломки техники и скандалы с командой, а ваш командир будет получать все лавры победителя.
Но с другой стороны – только так вы сможете научиться руководить офицерами и матросами корабля в настоящем деле, а не в веселом яхтенном вояже, как когда-то на «Пересвете», – Руднев пристально взглянул на собеседника, явно давая понять, что наслышан о разгульных попойках Кирилла во время его первого плавания на Дальний Восток. – Разве не умение руководить людьми для великого князя Российской империи есть самое важное? Согласны на такое мое предложение?
– Как вам будет угодно, Всеволод Федорович. Я в полном вашем распоряжении.
– Вот и славно. Спасибо… Собственно говоря, я, наверно, зря вам это все расписывал, учитывая опыт вашего последнего похода на «Нахимове» в такой же должности. Вы сами всю «сладость» жизни «старшого» помните. И даже обязанности командира исполнять вам тогда пришлось, от Сайгона до Цейлона, когда Федора Федоровича
[13], Царствие небесное, Господь к себе призвал… Только сейчас перед вами гораздо более сложная задача, Кирилл Владимирович. Вам предстоит стать старшим офицером, во-первых, в боевых условиях, а во-вторых, на современном, быстроходном и вооруженном скорострельной артиллерией корабле. Ваш четырехмесячный «черепаший» поход на старике «Нахимове», с его устаревшими «дымными» пушками, понятное дело, нечто совсем иное. Надеюсь, что вы примете мое предложение. Прибывшего с вами вашего друга лейтенанта фон Кубе я тоже назначу на «Варяг». Еще один артиллерийский офицер крейсеру не помешает, в связи с установкой восьмидюймовок дел поприбавилось.
Вам же, Михаил Александрович, если согласитесь, конечно, придется еще тяжелее. Если Кириллу Владимировичу я хотя бы в общих словах могу предсказать, что его ждет, то вас я отправляю в абсолютную неизвестность. Причем вам предстоит распрощаться со всеми надеждами на лихие кавалерийские атаки и приготовиться к ежедневному общению с углем, сажей, машинным маслом, броней, гайками и болтами. Как по отдельности, так и в смесях различных пропорций, в зависимости от калибра вражеских снарядов… Готовы?
– Вы хотите перевести меня на корабль?
– В некотором смысле… Только корабль этот сухопутный.
– Простите, Всеволод Федорович, но вы… Не шутите?
– Ничуть. Сейчас лейтенант Балк со товарищи в обстановке строжайшей секретности, здесь, во Владивостоке, доделывает первые в России бронепоезда. Один линейный и пару штук поменьше. Это он убедил нас со Степаном Осиповичем в полезности сего нового рода вооружений. Но ни он сам, ни я, ни вообще никто в целом мире не знает пока, насколько они будут эффективны в бою, какова должна быть тактика их применения и насколько они окажутся живучи под ударами снарядов противника.
Про английские опыты в бурскую войну вы слышали, конечно. Но их противник был к появлению у британцев «блиндированных» составов уже низведен до партизанской войны. И по нынешним меркам был почти без артиллерии. У нас же ситуация иная, и волей-неволей приходится думать не только о защите от пуль, но и от гранат да шрапнелей.
Может даже, вся эта затея вообще не принесет никакой пользы. Обернется роскошным бронированным гробом на колесиках и для вас, и для Балка. Но зато если уж выгорит, как задумывалось, то японцы вас запомнят надолго. Формально вы станете командиром всего бронедивизиона: мне представляется, что именно вы на этом месте – незаменимы.
– И почему же?
– Потому, что я хочу, чтобы этот бронедивизион не подчинялся напрямую никому из ляоянских генералов. И был настолько независим, насколько вообще может быть независима часть российской армии.
– Всеволод Федорович, но только почему вы сказали «формально»?
– Потому что упомянутый лейтенант Балк обладает не только несравнимым с вашим, ваше императорское высочество, боевым опытом, в чем вы сами скоро сможете убедиться, если примите мое предложение. Дело еще и в том, что он автор самой этой идеи, которую, как выяснилось, обдумывал и вынашивал много лет.
Вам предстоит для начала все это понять, через себя пропустить да опыта боевого поднабраться. Я не хочу, чтобы вы дров по неопытности наломали. Или, не дай бог, чтобы с вами что-нибудь нехорошее из-за отсутствия этого самого опыта приключилось. А мне потом ответ держать… Так что на первых порах все боевые решения будет принимать он, а ваша главная функция будет, так сказать, представительской. Чтобы ни Куропаткин, ни Стессель, ни их штабные Василию Александровичу палок в колеса не вставляли. А то угробят все дело наши господа генералы каким-нибудь идиотским приказом, а лейтенантишко Балк их куда следует послать не сможет. Не по чину-с.
Вот когда в Артур пробьетесь, тогда и примете от него «хозяйство» в полном объеме. Да и Балка Макаров, скорее всего, на эскадру заберет. Понимаю – предложение для вас не совсем лестное. Но, поверьте, может статься, что со временем еще поблагодарите меня, старика. С ответом, Михаил Александрович, я вас пока не тороплю. Отправляйтесь-ка прямо сейчас в депо, вас проводят. Сами на все посмотрите, с Василием Александровичем познакомьтесь. Там и решите, подходит ли это вам. А мы пока на крейсер поедем.
Глава 4
Переход подачи
Владивосток. Японское море
Май 1904 года
Кирилл Владимирович Романов стоял ночную вахту на мостике «Варяга», намеренно выключенный из общего веселья, для, по выражению Руднева, «воспитания характера». Причем, к чести великого князя и приятному удивлению Петровича, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. По воспоминаниям Карпышева, в литературе он описывался как изрядный гуляка, выпивоха и строптивец. Но то ли программа ускоренного перевоспитания ответственностью приносила свои первые плоды, то ли наши писатели и историки немного преувеличивали.
То же, что в нашей истории Кирилл Владимирович в 1917-м предал Николая, своего друга с детских лет, а после его гибели «самопровозгласился» императором Всероссийским, не имея на то права, поскольку был рожден лютеранкой, Петровича не особо напрягало. Он считал, что людей делают не столько характер и родовые задатки, сколько круг их общения и жизненные обстоятельства. Вряд ли здесь и сейчас, под должным присмотром в правильном коллективе, он умудрится пройти по той же самой грязной дорожке след в след…
